— Сейчас. Еще выходит из оглушения.
И снова тихое, взывающее:
— Болит!
— Где болит! Аллочка, ты меня слышишь? Скажи, где болит?
— Болит… Голова…
Ответила! Но надо что-то от головы!
Вячеслав Иванович повернулся было к Тане — все-таки почти врач, — но та смотрела в другую сторону. Вячеслав Иванович посмотрел туда же: дверь распахнулась, в нее быстрым шагом входил решительный врач с чемоданчиком в руках, следом женщина, и тоже с чемоданчиком, следом еще двое, эти несли что-то вроде небольшого сундука. Бригада. Бригада!! Ну наконец-то! Теперь все будет хорошо. И моча пойдет!
Таня повернулась к Вячеславу Ивановичу:
— Они сейчас будут всякие процедуры… Всякие действия… Вам лучше не надо. Не смотреть.
И он сразу, с радостью даже покорился! Чтобы не мешать! Чтобы поскорей!
— Да-да. Только я близко. Если вдруг нужна кровь — то я. Вы им скажите, Танечка. Мы же кровные родственники.
Он вышел в коридор. Стульев здесь не было и он прислонился к стене, приготовившись долго ждать. Пожалуй, больше он сейчас ничего сделать не мог. Но уже сделал! Если бы не накричал на самодовольную заведующую, не притащил ее к кровати Аллы — была бы сейчас здесь бригада?
Равнодушно подумалось о том, что так и не пошел на работу, — впервые вспомнил. Ну и пусть, пусть хоть увольняют. Даже рад он был бы каким-нибудь неприятностям, потому что они каким-то странным образом связались в его сознании с состоянием Аллы, и выходило, что его неприятности — искупление за ее выздоровление.
Впервые подумалось и о родившемся младенце. Полагающихся чувств он к младенцу не испытывал — хотел бы, но не получалось. Наоборот, думалось о младенце с досадой, потому что хотя тот и невинен, как всякий младенец, в нем первопричина теперешнего состояния Аллы. Но все-таки в младенце родная кровь! Ну а раз чувств не было, Вячеслав Иванович стал обдумывать ситуацию сугубо практически; не захочет ли Рита забрать его туда к себе, на Камчатку?.. И тут же Вячеслав Иванович испугался своей мысли: ведь он как само собой разумеющееся исключил участие Аллы в выращивании младенца! Он стал уверять себя, что такое предположение естественно: ведь сейчас часто детей растят не матери, а бабушки, потому что матери заняты на работе, а когда одинокие — то и устройством личной жизни, только в этом смысле он и подумал, что Рита может забрать младенца!.. А ведь Рита еще ничего не знает. Нужно послать ей телеграмму.
Медлить с телеграммой было нельзя, потому что если что-нибудь случится — он так замаскированно и подумал, уходя мысленно от страшных прямых слов, — Рита ему не простит промедления. Но и как уйти отсюда, с поста в коридоре? Вдруг он понадобится? Кровь перелить или еще зачем-то. Да и как вернуться назад, если он выйдет из больницы?
Он решил подождать, не отходить пока отсюда — и правильно сделал. Скоро из родильного зала, превращенного в отдельную палату для Аллы, вышел тот самый врач, который приехал во главе бригады. Осмотрелся и подошел прямо к Вячеславу Ивановичу:
— Где тут у вас курят, а?
Значит, принял Вячеслава Ивановича за здешнего врача, не обратил внимания на полосатые пижамные брюки, — или решил, что акушерам принято ходить в полосатых брюках?
Вячеслав Иванович не знал, где здесь курят, но не хотел выдавать себя и указал наугад в конец коридора. Приезжий врач пошел туда, и Вячеслав Иванович двинулся за ним, впервые пожалев, что не курит.
В конце коридора оказалась дверь на лестницу — ну что ж, самое место для перекура.
Врач достал сигарету для себя, протянул пачку Вячеславу Ивановичу,
— Спасибо, бросил. Подышу немного вашим дымом.
Трудно было говорить вот так — равнодушно и непринужденно, — но Вячеслав Иванович заставил себя, понимал, что нужно, и заставил, как заставлял себя терпеть на сверхмарафонах где-то после шестидесятого километра.
— Да, бросил, спасибо. А дым — ну ничего.
— Я вот тоже хочу бросить, никак не решусь. А полнеть не начали?
Как можно спокойно говорить о таких вещах, когда здесь рядом в таком состоянии… когда только что отошел от постели… Но нужно терпеть, потому что, если врач догадается, что говорит с родственником, правды не узнаешь.
— Начал бегать, когда бросил.
— Тогда конечно. Сколько воли отпущено на одного человека: и курить бросили, и бегать начали.
— Ничего особенного… Ну как больная? Вытянете?
— Стараемся. Билирубин высокий, канальцы, конечно, забиты. И что за страсть цельную кровь давать? Да еще наркозом потом, как обухом!
Вячеслав Иванович понял из этого, что специальная бригада хотя и приехала, это еще ничего не гарантирует. И еще: что операция не только не помогла, но прямо навредила!