— Надо переводить! Надо немедленно переводить!
Сейчас я договорюсь.
Вячеслав Иванович очнулся:
— Что? Что она?
— Будут переводить на искусственную почку.
— Я же говорил!.. Значит, можно!.. Это куда?
Надежда подхватила и понесла.
— Сейчас… Вот подключат… Очистится кровь… Искусственная моча…
— Это в ГИДУВ, — коротко сказала Таня, будто и не слышала его бессвязного ликования.
Алла спала, все спала. Ну и хорошо, пусть проснется, когда начнет работать искусственная почка. Во сне постаревшее лицо было хоть спокойным… Но оно снова помолодеет, снова помолодеет!
Снова появилась заведующая, осмотрела Вячеслава Ивановича критически:
— Раз вы здесь, хоть помогите с носилками. У нас плохо с санитарами.
— Ну конечно! Еще бы! Я и один!..
В коридоре, когда проносили носилки, он увидел плачущую Таню. И чего она плачет, когда все будет хорошо, когда вот скоро включат искусственную почку, которая, наверное, похожа на космический аппарат!
Носилки по рельсам вкатили в машину — чем-то Вячеславу Ивановичу не понравились эти рельсы, что-то смутно напомнили, — другой санитар, с которым вместе он нес Аллу, уселся впереди с шофером, Вячеслав Иванович поместился в фургоне, счастливый, что никто не оспаривает у него место рядом с Аллой. Та тихо дремала. Кажется, ее чем-то укололи перед самым отъездом. За матовыми окнами не разобрать было улиц, по которым ехали.
Но ехали недолго. Машина остановилась, откинулась задняя стенка фургона, тот другой санитар резко катанул носилки — но тут как бы запнулся, что-то пробормотал и катанул их назад. Скоро появился еще человек в белом халате, зашел в фургон через боковую дверцу мимо Вячеслава Ивановича, посмотрел, оттянул Алле веко и закричал на Вячеслава Ивановича:
— Вы что привезли?! Что, я спрашиваю?!
Что... Тут только Вячеслав Иванович понял, что Алла спит слишком спокойно.
А виноват во всем он один!
Лицо Аллы словно бы вернулось в естественный свой возраст — разгладилась кожа, исчезла желтизна. Но больше не казалось, что она спит: возвращавшаяся красота пугала безжизненностью, мраморностью.
Но ведь виноват во всем он один!
И тут Вячеслав Иванович явственно ощутил, что невозможно вынести огромность вины, что вина пропитала всю его жизнь, как масло бумагу, и очиститься можно только одновременно: от вины и от жизни.
Это осознание принесло облегчение. Стало все ясно
впереди: он все сделает как можно лучше — похороны, памятник. А потом… А потом тихо, незаметно…
— …К вам переведена, вот и берите в свой морг! — Это кричал другой санитар.
— Чего к нам, когда не наша. Мы не принимали! А это кричал здешний человек в белом халате.
— Не принимали. Везите назад!
— Так там и взяли. Оттуда она выписанная. Вот!
И направление, и паспорт!
Виноват во всем он один… Но он все сделает, а после очистится — и от вины, и от себя самого. Подошел запыхавшийся другой санитар.
— Поехали в Боткинскую! Как уличная смерть!
Снова ехал фургон, и не разобрать за матовыми стеклами, по каким улицам.
Да, виноват во всем он один. Уже много лет виноват. Ну что ж, надо платить по счетам… Он где-то слышал эту фразу — или читал. Не в том же «Графе Монте-Кристо»? Неважно. Важно, что правильная фраза. Надо платить по счетам! Ну что ж, он заплатит, раз виноват.
Машина остановилась, снаружи откинули заднюю стенку, заглянул приземистый человек и закричал с неприличной веселостью:
— Кого еще к нам? Жильца или жилицу?
— Жилицу, — послышался голос другого санитара.
— Старушку или молодицу? — не унимался приземистый.
— Молодицу.
— Ну, удружили! Когда молодица — родня не скупится! — И тем же скоморошьим голосом закричал на Вячеслава Ивановича: — Чего сидишь? Давай ее к нам в чистилище!
Пошлый рифмач так никогда и не узнал, как близок он был если не от гибели, то от инвалидности — наверное. В мозгу Вячеслава Ивановича произошло как бы короткое замыкание, подобное тому, когда он ткнул спичкой в задний карман Царя Зулуса, — сейчас бы он вцепился прямо в горло, извергавшее непристойности, но даже в беспамятстве продолжала с настойчивостью отбойного молотка бить и бить одна мысль: виноват во всем он один! — и замыкание разорвалось, он молча вылез и взялся за ручки носилок.
— Чего-то не в себе парень. Новенький, что ли? Не привык? Хочешь малышку засосать? Привыкнешь — полюбишь. Мертвецы — они нам кормильцы и поильцы!