— Гнилой героин пошел, — вздохнул Рок. — Барыги нам войну объявили биологическую.
— Тогда уж химическую, — сказал Асеев. Ему, офицеру-ракетчику, виднее.
— Во-во, — кивнул Рок.
— И откуда он идет? — осведомился я.
— Это у Вороны надо спрашивать было. — Она сказала — Бацилла ей дал. — Ага… Врет же, стерва, — Рок потер руки. — Почему?
— Потому что из откинувшихся на Старогрязевской был ее хахаль Робертино. Он через нее «белый» брал. И что вам чутье оперативников подсказывает?
— Ты что, полудурок, нас подкалываешь? — шлеп — Арнольд залепил Року еще одну затрещину.
— Ну чего он? Скажите ему, — обиженно шмыгнул носом Рок, обращаясь ко мне.
— Арнольд, побереги руку… Так, думаешь, Ворона нам по ушам ездила?
— Ага, — довольно хмыкнул Рок.
Да, в логике ему не откажешь.
— Молодец, — сказал я. — Продолжай так и дальше. Агентом станешь.
Да, Ворона уже должна прийти в себя полностью. Нечего с ней сопли развозить. Надо брать ее, змею, за нежное девичье горло.
— Проедусь по городу, — сказал я, поднимаясь.
— А винтовую будем брать? — воскликнул Рок. — Без меня…
Моя зеленая железная кобыла сегодня заводиться отказывалась. Машина жужжала, тряслась, и мне казалось, что она ехидно хохочет. Надо ее, заразу, тащить на ремонт. И двигатель тянет в последнее время неважно. И мотор чихает. Хорошо, когда один из доверенных лиц держит свою мастерскую, и от этой мастерской ты отваживал братву. — Ну заводись, родная, — воззвал я к ней. На автобусе я к Вороне не поеду — целый день потерять. Туда можно на метро или на трех автобусах добираться — одинаково длинно. На машине же рукой подать. Не заведется — придется Князя с его «Фордом» брать… Хотя если Рок дозвонится до барыги, им сегодня винтовую хату поднимать.
Машина все-таки завелась, и я резко рванул ее вперед. Какой же опер не любит быстрой езды?
Да, хорошо быть ментом и ездить на красный свет. Может быть, это и неприлично, но отказать себе в подобном удовольствии я не мог, так что до точки назначения добрался через пятнадцать минут.
Кнопка звонка поддалась. Из-за двери донеслось треньканье. Открывай, сова, медведь пришел… Глухо. Никого нет дома.
Я прислонил ухо к двери. В квартире ощущалось слабое биение жизни. Шорохи, скрипы. «Хрущобная» звукоизоляция — друг опера, естественно, если сам опер живет не в хрущобе".
Все, нет смысла больше жать на звонок, барабанить ногой по двери, кричать, молить: «Откройте». Ни к чему это. Некрасиво это. Нетактично. Тем более когда у тебя в кармане ключ от этой квартиры.
Я повернул ключ и толкнул дверь. Ключ этот — второй экземпляр — висел еще недавно на гвоздике на праздничной красной ленточке в прихожей Вороны. На всякий случай — для хороших людей. А я человек неплохой. Можно сказать, друг этого дома. Так что ключ я присвоил без мук совести. И теперь он мне пригодился.
— Ворона, привет. Орел прилетел, — воскликнул я, проходя в комнату.
Там Вороны не было.
— Ау, — крикнул я. — Иду искать.
Я знал, что она здесь. Во всяком случае, ее единственные туфли стояли в коридоре.
Искать Ворону долго не пришлось. Она стояла на коленях на кухне. И перед ней лежал на тарелочке шприц. Из этой тарелки она всосала иглой разбавленный дистиллированной водой героин. И теперь готовилась вколоть его в вену.
— На иглу молишься? — спросил я.
Она не ответила. Щеки ее были обильно смочены слезами.
— Не могу. Не могу, — всхлипнула она.
— Что так? Боишься?
— Да! Да!
— С этого героина Робертино на кладбище угомонился?
— Да! — вдруг дико завопила она, схватила шприц и нацелила его себе в вену.
Я ударил ногой по ее руке, и шприц отлетел, ударился о стену и упал в мусорное ведро. Классный бросок. Мяч в корзине.
— Сдурела? — воскликнул я.
— Не могу… Не могу… Слышишь, я должна уколоться… Я не могу…
— Сдохнешь же.
— А, все равно сдохнем. Робертино подох. И я подохну. Рано или поздно.
— Конечно, подохнешь, — согласился я. — Если так жить будешь.
Естественно, вести воспитательную беседу с наркоманом, который хочет уколоться, — занятие неблагодарное и опасное.
— А как еще жить? Как?! Мент драный! Сука!
Ну что, получил за доброту. Трудно быть джентльменом и выслушивать все это… Да и зачем, спрашивается, всегда быть джентльменом? Я влепил ей легкую пощечину. Голова Вороны мотнулась, в глазах появилось осмысленное выражение.
— Пришла в себя? — спросил я. — Поговорим?
— Никогда!
— Нехорошо. Я же тебя из могилы вытащил. Ты уже там была.
— И была бы!
Я нагнулся над мусорным ведром, вытащил шприц, кинул его в папку.
— Сдохнем… Все сдохнем, — опять запричитала Ворона.
— Кто тебе порченого «геру» дал?
— Никто! Не было этого! Никто не давал!
— Смотри, — я выкинул из кармана ладонь, на которой лежал «чек» героина. Такие штуковины постоянно ношу с собой. При общении с контингентом вещь незаменимая, хотя и таскать ее — преступление. Да что не преступление? Вся эта работа — сплошное преступление идиотских законов, которые не дают нам выметать нечисть. И то, что я сейчас делаю, — незаконно. Какой-нибудь высоколобый умник-юрист возопил бы возмущенно — позор! А я не высоколобый умник. У меня заочный юрфак Московской Академии за плечами — и хватит.
Она потянулась к героину, но он волшебным образом пропал с моей ладони. На лице Вороны отразилась борьба. Но я наперед знал, чем она кончится. Нет ничего на свете, что перевесит для наркомана, у которого начинается ломка, хорошую дозу героина.
— Тютя этот «герыч» дрянной дал нам, — всхлипнула Ворона.
— Кто?
— Боря Утютин.
В моей памяти что-то нехотя заворочалось. Где-то слышал я эту кликуху.
— Утютин — кличка?
— Все так думают. Это фамилия!
— Адрес?
— Я его по пейджеру нахожу, — Ворона не сводила глаз с моей руки, в которой только что был героин.
— Номер.
Она задумалась. Потом отбарабанила цифры. Ты глянь, еще не все мозги героином съедены.
— Отлично, — кивнул я. — С твоей помощью мы его и возьмем.
— Что? Нет! — завопила она.
— На нет и героина нет, — я направился к выходу. Догнала она меня в коридоре. Упала на колени. Уцепилась за мои ноги, как регбист. И взвыла:
— Ну пожалуйста! Я сдохну. Дай.
— Сдашь Тютю?
— Нет… Да!
— Когда?
— Завтра только смогу.
— Вот спасибо, — я кинул на пол целлофановый шарик где-то с десятой частью грамма героина. — Ты хоть понимаешь, куда катишься?
— Понимаю, понимаю, — зашептала она, сжимая пакетик. Ее больше ничего не интересовало. Она говорила механически.
— Хорошо тебе провести вечер, — я хлопнул дверью. И почувствовал, что меня подташнивает. Меня будто стискивало тисками. Нет, так жить нельзя!
Я вздохнул. Мир надо принимать таким, как он есть. Нечего устраивать страдания опера по безвинно порушенным жизням…
Я поглядел на часы. Могу еще успеть на «винтовую хату». Надо было от Вороны в контору (так именуют в милиции свое место работы) прозвонить. Ну да ладно.
— Но, каурая, — воскликнул я и включил зажигание. Двигатель завелся сразу.
Арнольд влепил ему с ходу кулаком в спину. Барыга пролетел два метра и пропахал коленом асфальт, попытался подняться. Тут подскочил я и вмазал подлеца ласковым движением в тротуар. Он только и пискнул:
— У, блин…
— Ты смотри, еще порядок нарушает, — буркнул Арнольд. — Брань в общественном месте.
— Браслеты, — велел я.
— Английские. Фирменные, тебе повезло, — сказал Арнольд, защелкивая наручники на барыжьих запястьях.
— За что? — завопил тот.
— За торговлю героином в неположенных местах, — сказал я.