Великий циник восемнадцатого века сказал, что если бы не было Бога, то его надо было бы выдумать.
Я думаю, что это не так! Если бы Бог и был, то лучше было бы уверить человечество, раз и навсегда, что его нет вовсе.
"Царство Божие внутри нас!" Человек должен искать и найти мир внутри себя, не возлагая свои упования на туманные миражи, на что бы то ни было, уже потому чуждое ему и далекое, что оно всегда слишком велико. Люди не должны жертвовать близким для дальнего. В том, что до сих пор они только и делали, что думали о дальнем, было большое несчастье. Ибо они уходили от подлинной жизни, от подлинного человека в область туманных представлений и, задрав носы к небу, слепо топтали то, что было у них под ногами, что было — они сами, их собственная жизнь.
Человеку не нужно Бога, как бы он ни назывался — Иеговой, Человечеством или Общим Благом, и где бы он ни обретался — в небесах наверху или на земле внизу.
Надо же, наконец, понять, что коротенькая жизнь наша это и есть все, что человеку отпущено природой, как плата за ту непосильную и непостижимую службу, которую несет он в мироздании, самым фактом своего существования.
Все равно, значения этой службы ему никогда не узнать, ибо смысл ее заложен в вечности и бесконечности, которых не вечный и не бесконечный мозг человеческий вместить не может.
Значит, надо, получая свою нищенскую плату, — несколько мгновений живого дыхания, — постараться не проматывать ее на всякие фантастические затеи, а наилучше и целиком истратить на собственную потребу.
Можно говорить все, что угодно, можно строить гипотезы, какие взбредут в праздный ум, но факт остается фактом, пока он не опровергнут фактами же: когда умирает человек, для него исчезает все — и солнце, и люди, и идеи. Человек, действительно, мера вещей и центр вселенной.
Это не Штирнеровский эгоцентризм, с его единственным Я, для которого не существует ничего кроме своего Я. Нет, одно свое Я только дубовому бревну и нужно, да и то еще — может быть! Человеку же нужен весь мир — и солнце, и люди, и звери, и зеленая трава. И больше всего — люди, ибо страшная вещь — одиночество. Самая смерть, может быть, потому больше всего и ужасна, что она есть уход в какое-то абсолютное одиночество.
И человек, оставаясь в своем мироощущении центром всего, должен быть не математической точкой, а подлинным живым центром, живыми же нитями связанным со всем окружающим.
Но для этого он должен понять, что все окружающее и есть самая реальная драгоценность, и не растрачивать своих сил и чувств в погоне за миражами.
Одна молодая девушка, совсем еще ребенок, вся озаренная, вся трепещущая от счастья первой любви, сказала, что она стыдится быть счастливой, когда кругом столько несчастных, и каждый должен думать о счастье для всех. Она и не подозревала, что уже одним тем, что в ее лице счастлив хотя бы один человек, она больше делает для счастья всеобщего, чем все те, которые неустанно толкуют о всеобщем благе, а сами несчастны, измучены, озлоблены и всех кругом озлобляют и толкают на борьбу. Чем больше счастливых людей, тем ближе и всеобщее счастье! Это простой математический расчет.
И вот, этой-то простой истины человечество никак понять не может! А если и чувствуют ее сердцем какие нибудь простые, немудрящие люди, то на них сейчас же набрасываются с пеной у рта печальники о всеобщем благе и требуют, чтобы они немедленно и неукоснительно пожертвовали своим личным счастьем для кого-то и чего-то.
И бедняги верят! Верят, что и самое счастье не в том заключается, чтобы быть счастливыми, а в том, чтобы быть несчастными для счастья других. И они жертвуют, жертвуют... Плачут и жертвуют, и до того уже дожертвовались, что не только общего, но и вообще никакого счастья на земле не стало видно. Одна мерзость, кровь, жестокость, грязь!
Прежде они жили для Бога, теперь живут для человечества, а для человека никто не живет! "О человеке-то и забыли!"
И надо, чтобы вспомнили наконец о человеке, чтобы поняли, что "они — одни", и нет никакого Бога, никакого Человечества. Все это только слова и больше ничего.