Выбрать главу

 Даже такой апостол рационального мышления, как Мечников, говорит:

 "Из всех известных данных мы имеем право заключить, что человек является чем-то вроде обезьяньего урода" и его можно рассматривать, "как необыкновенное дитя человекообразной обезьяны, родившееся с более развитым мозгом и умом, чем его животные предки".

 Было бы, конечно, весьма затруднительно объяснить, каким образом в той цепи естественного развития, которою является вся органическая жизнь, мог случиться такой казус, как появление существа, одаренного совершенно новыми свойствами. Такая случайность и вмешательство божественной воли стоят друг друга.

 Гораздо естественнее предположить, что все свойства человеческого духа есть прямой результат причин, лежавших в самой сущности жизни.

 Настойчивое искание смысла бытия, красной нитью проходящее через всю историю человеческой мысли, является естественным последствием тех условий жизни, благодаря которым страдания, нравственные и физические, подавляюще превалируют над светлыми ее сторонами.

 Едва ли бы человечество, хотя бы и одаренное развитым мозгом, когда либо задумалось над смыслом и целью своего существования, если бы оно было удовлетворено жизнью, как таковой.

 Желание найти смысл и цель чего бы то ни было возможно, естественно и необходимо только тогда, когда данное переживание само по себе не удовлетворяет нас. Человек никогда не ищет смысла в прямом наслаждении — например, в половом акте, вкусной еде или созерцании красоты — ибо то, что удовлетворяет само по себе, является самоцелью и ни в каких обоснованиях не нуждается.

 Мы ищем пищи, подчиняясь чувству голода. Если бы голод не был мучителен, то ничто не заставило бы человека задуматься над вопросом о пище.

 Только тогда, когда переживание не только не приносит удовлетворения, но даже вызывает страдания, человек вынужден искать смысла и цели, которые оправдывали бы затрату сил и переносимые мучения.

 И если человечество, с незапамятных времен, так настойчиво и страстно ищет смысла своего существования, то это значит, что жизнь такая, какова она есть, не в состоянии удовлетворить его.

 Но, однако, из этого вовсе не следует, что человек — существо такого высшего порядка, для которого земная действительность слишком ничтожна и бедна.

 Такое лестное для человека предположение могло бы иметь оправдание только в том случае, если бы жизнь, сама по себе, была прекрасна. Конечно, скучать в раю, не удовлетворяться даже истинно-прекрасным и стремиться к чему-то еще более прекрасному и высокому, — на это было бы способно только существо высшее, слишком прекрасное, небесно-восхитительное.

 Но для того, чтобы рваться на волю из тюрьмы, страдать от зубной боли, бояться смерти, тосковать в пустыне и вообще мечтать о лучшем, находясь в отвратительных условиях, для этого вовсе не нужно быть существом высшим, а достаточно быть тем, что и есть человек: чувствующим животным.

 Ибо даже свинья, когда ее режут, визжит и рвется, а голодный баран, конечно, по-своему мечтает о лучшей доле.

 Жизнь же человека ничуть не лучше жизни недорезанной свиньи и голодного барана. Она вся — одна непрестанная и мучительная борьба со страданием, осложненным сознанием страдания. В короткий промежуток времени между первым и последним вздохом, промежуток настолько короткий, что его не хватает даже на то, чтобы в полной мере использовать свои силы и возможности, каждое сознательное мгновение жизни человека полно более или менее мучительных ощущений.

 Опасность и голод, холод, усталость, разочарования, необходимость подчиняться чужой воле, сознание своего бессилия, разлука, старость и смерть следуют за человеком неотвязной и бесконечной чередой. Моменты удовлетворения, наслаждений и радости — крайне редки, мимолетны и непрочны.

 "Сочтите часы счастия, пережитые вами, сочтите дни страданий, и знайте, кто бы вы ни были, что лучше бы вам не родиться совсем!" — говорит Байрон.

 Человек буквально дышит страданиями. Они окружают его, как ядовитый туман, закрывающий солнце. Если в какой либо момент человек и находится в состоянии покоя, то вокруг него ни на мгновение не прекращается все та же смертельная, полная тоски, ужаса и гнева, борьба других существ. И чем человек умнее, чем он чувствительнее, тем труднее для него не видеть ужасов, творящихся вокруг и не принимать в них участия.