Так случилось, что к ним в степь, под яблоньку, стала наведываться внучка дедушки Олжаса Толпон. Темно-смоляные ее волосы заплетены в несколько тонких тугих косичек, длинный халат светло-вишневого цвета обшит по вороту, обшлагам и низу подола серебристой тесьмой. На макушке пестрая тюбетейка, украшенная стеклярусом, который выглядел как дорогие камни-самоцветы. Толпон равно улыбалась и дедушке и Макарке, щурила свои и без того узкие глаза, глядя на играющего в яркой вышине кобчика.
Перед тем как дедушка собирался подремать, он кидал многозначительный взгляд на Макарку, переводил его на Толпон и затем устремлял его в степь, в сторону источника. Понимая старика без слов, юные уходили подальше в простор, скрывались в ложбинке, где травы погуще, где местами еще колыхались на ветру редкие припозднившиеся маки.
Общение Макарки с Толпон тоже не было многословным. Он гладил мелкие косички девушки, она в смущении теребила край своего халата. Иногда плела венки, тихо напевая что-то протяжное, а он лежал на спине, глядел в синеву и думал о том, как славно они заживут с Толпон после женитьбы.
Как-то она потянулась к нему, чтобы надеть венок на его голову. Он, вдруг осмелев, перехватил ее руки, выронившие венок, прижал ее к себе. Впившись обветренными колючими губами в ее пухлые, согласные, но пока безразличные губы, начал терять сознание.
Верный его волкодав огненно-рыжей масти по кличке Бандит, лежавший неподалеку, сначала отвернулся, затем и вовсе встал, побрел подальше.
Часто приходила под яблоньку Толпон, часто удалялась с Макаркой в логовину.
На следующий год, осенью, перед тем как ей вызревало время рожать, старики, их родители, договорились о свадьбе.
Толпон родила девочку. По ее настоянию — Макарка охотно согласился — дитя назвали модным именем Марина. Чтобы быть поближе к Толпон и Марине, Макар оставил отару, попросился на совхозную ферму дояром. Недолгое время побыл на курсах в районном центре, вернувшись, принял коров. Ни свет ни заря вскакивал с постели (время чувствовал без будильника, как вообще умеют его чувствовать сельские люди), торопился на ферму. В подсобке включал титан-кипятильник. Нацедив в ведро кипятку, разбавлял его холодной водой из-под крана, садился под корову, мыл вымя. Шлепком по заду провожал ее в станок, ограниченный железными прутьями. Взяв в руки тяжелый доильный аппарат, напоминающий шлангами и присосками спрута, ловил коровьи титьки, надевал на них присоски, включал ток. Резиново-пластмассовый спрут дергался, жадно высасывая молоко из вымени, гнал его по стеклянному трубопроводу в соседнее помещение, где стояли серебристые баки-желудки, собирающие надой. А на дворе уже пофыркивали нетерпеливые машины с цистернами, крашенными в цвет парного молока.
По душе пришлось Макару его новое занятие. Только часто вспоминались яблонька и тот славный ложок, где Толпон плела венки. И еще ему было неспокойно из-за того, что он мало видел Маринку. Глянет на спящую, уходя, да посмотрит на уже давно уснувшую, вернувшись домой, — вот и все свидание. В редкие часы, когда ему удавалось вырваться с фермы днем, он брал дочку на руки, носил ее по комнате или выходил с ней во двор, присматривался к ее круглому, как у Толпон, пухлому личику, заглядывал в щелочки темных глаз, говорил, говорил ей всякое — на редкость был разговорчивым. Дитя тоже, будто понимая его, лопотало что-то в ответ.
В Первомайский праздник втроем ходили на митинг в Дом культуры. Когда директор стал зачитывать список лучших рабочих совхоза, назвал и Макара Целовальникова. Всех упомянутых попросили подняться на сцену. Девушки-комсомолки повязали каждому из вызванных широкие кумачовые ленты через плечо. На лентах белым написано: «Передовик соревнования». Когда уже спустился Макар в зал, сел рядом с женой, держащей на руках дочку, он не знал, как ему быть: то ли пора снимать ленту, от которой лицу стало жарко, то ли пускай повисит. Ничего не решив, просидел, увенчанный, весь вечер и домой пришел в ленте.
Жил, словно околдованный счастьем. Иногда недоумевал, за что ему так повезло в жизни. Иные ругали свою судьбу, проклинали весь белый свет. Макар не мог нарадоваться тому, что видел вокруг. У него было все, что необходимо человеку. Жива и еще не стара его мать, жив отец, который воевал два последних года, дошел до Братиславы — и ни единой на теле царапины. Отец работал трактористом. Главное везение, считал Макар, его Толпон. Он взял в жены лучшую девушку поселка — так считал, был в этом глубоко уверен. Дочь Маринка, похожая на Толпон. Скоро ее станут относить в ясли. И тогда Толпон вместе с Макаром будет ходить на ферму, ее обещают устроить в кормоцех оператором.