Потом они ещё купались и плавали “дельфином”, - теперь уже вдвоём, так как способный Никита быстро усвоил науку. Выйдя очередной раз из воды, взобрались обсыхать повыше, на камни; теперь так было лучше, солнце потому что поднялось высоко, и ветер потеплел, а внизу под камнями стало даже душно. Там они сидели, как индейцы карибы, подставив себя солнцу, и мечтая, в слух друг другу, о том, как хорошо бы было купить ружье для подводной охоты, хотя охотиться здесь было решительно не на что; море явно скудело (бычки и те стали уж исчезать, зато появились в обилии неизвестные здесь прежде склизкие прозрачные медузы, из-за которых вода временами становилась похожей на кисель, и противно было входить в неё…) Отсюда, с высоты, можно было видеть почти всю серпообразную линию мола с жёлтыми пятнами пляжей, и Никита окидывал её удовлетворённым взглядом, как хозяин, как Зевс, довольный обустройством своей Земли, и вдруг…
Вдруг его взгляд наткнулся на посторонний ландшафту предмет: на одном из пляжей он увидел вытащенный на песок прогулочный “фофан” (это лодка такая, широкобортная, дощатая, килевая, хорошая лодка: умный человек придумал; говорю это для тех, кто не знает). Вслед за тем увидел он и тех, кто приплыл на этом “фофане” из другого, враждебного этому покою мира; мира, от которого они с Сергеем сбегали сюда за проволоку, как евреи в своё уютное гетто.
Их было трое: двое мужчин и женщина. Они бегали по пляжику, очевидно играя в какую-то игру, похожую на пятнашки: женщина в купальном костюме, состоявшем из трусов и лифчика, убегала, увёртываясь, а двое рослых черноволосых мужчин ловили её и пытались повалить на песок, действуя не слишком решительно, но упорно. Никита, однако, сразу понял, что это не игра. Не только потому, что не был наивен, и зло было ведомо ему, но и каким-то чувством, которое сразу позволяло оценить ситуацию и отличить настоящий пистолет от игрушечного. Смысл происходящего стал окончательно ясен, когда Никита увидел, что один из борцов пытается стянуть с женщины трусы, а она одной рукой натягивает их обратно, другой продолжая сопротивляться захвату. “Смотри!” - хрипло крикнул Никита Сергею.
Попытки раздеть и так почти раздетую женщину повторялись с упрямым однообразием, но перелома в борьбе не было. Насильникам не хватало бесстыдства для более решительного напора и поэтому так нужно было им оголить женщину, - тогда к делу подключилась бы не рассуждающая сексуальная ярость. Жертва, конечно, тоже понимала значение одежды и старалась восстанавливать культурное статус-кво, подтягивая свои купальные трусы тут же, как только их пытались стянуть…
Сергей тоже “усек”, что происходит на мыску, - Никите не пришлось ничего говорить. Встретившись глазами и не сговариваясь, они быстро натянули на себя одежду, сунули ноги в тапочки и стали вместе взбираться на стену.
Что ими двигало? Куда они шли столь решительно? Разумеется, на помощь. Они шли, чтобы воспрепятствовать злу. Ведь они не подонки, не трусы, и не сообщники этих мерзавцев. Разве они не взрослые, эмансипированные в своей личной жизни юноши? Ситуация была очевидной: она не позволяла уклониться, спрятаться за камни, сделать вид, что никто ничего не видит… И она вовсе не была неожиданной: каждый примерял подобные ситуации к своему “я” и, спрашивая себя, “как бы я поступил?”, - разумеется, давал правильный ответ: никто ведь не причисляет себя к “плохим мальчикам”. А если и не спрашивал явно, то, слушая истории о трусах и подонках, бросавших человека в беде, конечно, осуждал таковых, и, значит, причислял себя к тем героям, которые расправлялись со злодеями, обращая их в бегство, или, не рассуждая, бросались в ледяную воду к утопающему, или прикрывали жертву своим телом от пули, и т. п. Подкреплением этой уверенности в своём этосе служили усердно накачиваемые перед зеркалом мускулы… Конечно, я поступлю так! Но на деле они не знали, как они поступят.
Да, теперь они спешили к месту преступления, но реально они не поступали, - это двигались их маски по законам жанра. Двигались же они лишь до тех пор, пока поле ещё оставалось сценой: пока формальная воля могла беспрепятственно разворачиваться в свободном пространстве; пока реальный противник был ещё вне пределов досягаемости; и пока не потребовалась не формальная уже, а сущностная воля, способная к преодолению реальных страха и боли и к нанесению не воображаемых, а настоящих ударов противнику.