Итак, они шли по стене, быстро приближаясь к видному сверху пляжику, на котором суетились трое; и были они рослые и сильные: загорелая кожа красиво обтягивала тренированные гантелями мускулы. Их заметили. Все трое оставили возню и стояли, задрав кверху головы, смотря на наших героев; злодеи настороженно, стараясь распознать их намерения; жертва с надеждой, ожидая, когда можно будет позвать на помощь.
Когда Сергей и Никита приблизились, и стало ясно, что независимо от их намерений они являются нежелательными свидетелями, один из насильников стал быстро взбираться по камням им навстречу. По той решительности, с которой он делал это, можно было судить, что это тоже движется маска: уж слишком очевидно было желание спрятать неуверенность в себе за быстрым движением вперёд. Только маска здесь была другая: это была маска “плохого парня”, которому “хорошие парни не смеют мешать брать своё. Он поднялся почти до самой стены, и остановился, как бегун на старте, всем видом показывая готовность к финальному прыжку на стену. На лице его выражалась агрессия, но в глазах читался страх. Никита отчётливо прочел этот страх, - ведь он был такой душевно взрослый в определённых созерцательных смыслах…
С ненавистью, порожденной позором, Никита ударил ногой в это мерзкое лицо, прямо пяткой в лоб или в переносицу. “Плохой парень” покатился вниз по камням… Да нет, кажется, было не так: Никита ударил носком ноги в подбородок, и враг, нелепо вскинув руки, повалился на спину, падая с камня, на котором стоял. Тот, второй, внизу, оставил полнотелую девушку (теперь её хорошо можно было разглядеть) и, схватив весло от “фофана” стоял, ожидая, когда наши герои спустятся на песок. И когда они спустились, бросился на них с веслом наперевес. Тут Сергей, не растерявшись, выстрелил в него из своего ружья для подводной охоты и попал прямо в горло. Острый гарпун пронзил насквозь шею. Злодей бросил весло, схватился руками за поводок гарпуна и свалился на песок.
Но, “пардон”, остановит тут меня читатель, - откуда взялось ружье? Оно, конечно, было в тексте главы, как в пьесах Чехова, но ведь только в мечтах героев…
Увы! Ты совершенно прав, мой читатель; всё описанное выше - ничто иное, как компенсаторные фантазии Никиты, которыми он post factum утешал себя при неотступном и болезненном воспоминании о злосчастном эпизоде.
В ещё одной фантазии Никита стрелял злодею в лоб или в грудь из десятизарядного мелкокалиберного пистолета системы Марголина. В этой фантазии с воображаемой местью за поражение совмещалась мальчишеская мечта о спортивном пистолете. Ружье, пистолет не зря, конечно, являлись в этих фантазиях: то были орудия абсолютного превосходства над злом, гарантии его уничтожения; и измышление этих орудий обнаруживало собой неготовность к той обычной ситуации, когда зло равно или превосходит в силе, и когда к своей силе нужно присоединить силу Бога, - а для этого надо положиться на Бога, который или даст победу, или не оставит в смерти. Но ни Сергей, ни Никита не знали ничего о Боге, и никто не учил их полагаться на Него.
А ситуация была обычной: то есть зло превосходило в силе. Ведь герои наши, хотя и были “накачаны” гирями и эспандерами, оставались пока что мальчишками по шестнадцати лет каждому. А насильники были лет на десяток их старше, и были они “националы”, горцы и, - по всему видно, - борцы (национальная традиция). Тот факт, что они были “националами”, привносил в Никиту и Сергея дополнительное обессиливание: мало того, что он исключал возможность какого-либо свойского диалога, могущего разрядить ситуацию к обоюдному облегчению, но он ещё и подавлял волю, так как русские парни здесь в “нацменской” республике были как бы изначально проигравшей командой: улицей владели нацмены, и право на силовые решения вообще было только у них, т. к. русские не могли выставить силу против силы.
Словом, герои наши не решились вступить в схватку и позорно ретировались, бросив девушку на произвол судьбы. Они шли по стене к выходу из порта, как побитые собаки, поджав хвосты, им было херово. Удивительно, однако, что тут же рядом, с другой стороны стены, были люди: взрослые люди, чей мир отличался от подросткового, и где соотношение с националами тоже было иным: и людей этих было много, и это были рабочие, русские, ненавидевшие бандитствующих нацменов. Нашим героям стоило только позвать их, слезть со стены, объяснить ситуацию, попросить помощи, и дело приняло бы совсем другой оборот: в него вступили бы нормы цивилизованной советской жизни, на которые ориентированы были Сергей и Никита…