Если бы сексуально-озабоченная сторона его психики ныне могла получить отдельное от остальной души воплощение, мы бы увидели довольно безобразное, итифалличное и похотливое козлоногое существо, в котором многие, знающие пантеон древних, узнали бы сатира. Совсем недавно, Никита, пытаясь придать своим сексуальным фантазиям чувственную опору, научился мастурбировать. Имитируя ладонью влагалище той особы, с которой он мысленно, сиречь в воображении, совокуплялся, он почувствовал в какой-то момент нарастающий позыв мочеиспускания, который не в состоянии был удержать. Никита испугался, так как позоры недавнего прошлого ещё свежи были в его памяти, - сердце его буквально замерло, он протрезвел от своего фантазма, и потребовалось некоторое время, прежде чем он с облегчением и любопытством понял, что это было семяизвержение, и что из него излилась не моча, а так называемая в народе “малофья”. Надо сказать, что до этого момента кульминация полового акта как-то ускользала от его сознания. Вожделения его не шли далее запретных зрелищ, ласк и прикосновений к запретным частям обнажённого тела. И он стал вручную имитировать соитие скорее из умозрительных посылок, нежели из чувственного желания, - просто исходя из знания физиологии полов, почерпнутого на улице. Тем не менее, открытие было сделано и вошло в жизненный оборот, превративший Никиту в увлечённого мастурбатора.
Он не преминул поделиться этим открытием со своим московским кузеном, ровесником ему, в семье которого гостил летом, сказавши таинственно, что научился “дрочить”, употребив нецензурное простонародное выражение, за незнанием других слов. Он также вызвался показать на практике, как из напряжённого члена истекает прозрачная ещё, незрелая молофья…
Стимулируемое тайным грехом Онана сексуальное любопытство Никиты теперь обострилось. Он завидовал своему младшему брату Ване, который, по следам Никиты, ходил с матерью в женский разряд городской бани, и пытался выведать у него, что он там видел, чтобы дать пищу своей фантазии. Но из Вани ничего нельзя было вытянуть, кроме неопределённого: “сиси”, - и Никита с досадой отстал от него, думая с привычным скепсисом в отношении младшего брата: “что взять с дурака?”.
Ново-обретённая похотливость, которую Никита, разумеется, тщательно скрывал от взрослых, ставила его, иной раз, в неловкое положение. В то время одевались очень просто, и в южном городе дети уже изрядного возраста расхаживали по улицам в одних трусах. Никита, правда, из возраста трусов вышел: он ходил в дешёвом, синем, линялом спортивном трико. Будучи абсолютно бесформенным и, соответственно, пластичным, это трико не способно было скрыть ничего выпирающего, и бывало так, что вожделение, которое Никита вдруг начинал испытывать к какой-либо приглянувшейся ему особе, обнаруживало себя так явственно, что он вынужден был присаживаться на каком-нибудь попутном крылечке и пережидать, пока возбуждение спадет, и мотня трико примет нормальное обвислое положение. Вообще эта мужская плоть, свисающая между ногами, глубоко оскорбляла его эстетическое чувство. Он никак не мог счесть мужскую фигуру красивой из-за этого. С неприязнью смотрел он на обвисшую мотню, старался ее подтягивать и очень хотел бы, чтобы трико обтягивало его так же плотно и гладко, как оно обтягивало девочек.
Ему вообще казалось, что девочки устроены в этом отношении гораздо лучше, практичнее. В частности, когда в каких-либо мечтаниях ему случалось скакать на коне, в голову закрадывалась невольная всё портившая мысль о тех помехах, которые может причинить в верховой езде мотня, малейшие удары по которой - Никита знал это - исключительно болезненны. И напротив, казалось ему, как идеально приспособлены для посадки в седле девочки, у которых отсутствуют уязвимые члены внизу живота.
Девочки обладали и массой других достоинств, которые его неизменно привлекали; в целом они оставались для него существами высшими в сравнении с ним самим.
Что же до рассудочных понятий, касающихся женщины, то из чтения книг, из кинофильмов и других культурных источников, в Никите уже подспудно выработалось убеждение в полном равноправии полов; в добровольности, и взаимной любви, как обязательных условиях брака. Во всяком случае, репродукция картины ” Неравный брак”, которую можно было увидеть в “Огоньке”, а также позднее и в “Родной речи”, встречала у него живейшее понимание и участие.