Но, таков странный мир подростков: он изолирован от взрослого мира: событие происходит как будто не в мире вообще, а в их собственном личном мире, до которого нет дела другим. Такая вот интересная психология; легче совершить моральное преступление, спраздновать труса в своём мирке, чем признаться другим, старшим, в своей неготовности нести бремя взрослого человека; чем позвать старших на помощь. На этой особенности подростковой сиротской психики много играют блатные…
На выходе из порта, у ворот, где стояла одинокая будка телефона, Никита позвонил по 02 и сообщил о преступлении в милицию. Это было жалкой компенсацией и только подчёркивало унижение. После этого они никогда больше не ходили на мол, предпочитая загородный пляж, куда доставляли их быстрые харьковские велосипеды. Там, на плоском просторе, преступлению негде было спрятаться.
Впоследствии, вспоминая об этом случае, Никита всегда обнаруживал в себе двойственность: с одной стороны, он негодовал на насилие, а с другой испытывал похоть и мысленно соучаствовал в изнасиловании; и эту двойственность ему не удавалось преодолеть. И ещё он всегда жалел и понимал, и мысленно ругал “эту русскую ДУРУ”, которая доверилась лживой обходительности нацменов. И он оправдывался, обвиняя её, говоря: ” ты ведь не бросилась в воду с лодки, чтобы спасти свою честь, но хотела, чтобы кто-то пожертвовал собой за тебя!”.
В этом он был прав, конечно: она была такая же, как они, и, наверное, она бросила бы их, избиваемых нацменами. Все участники этой драмы жили без Бога; только одни были овцы, а другие - волки. Но кто сказал, что быть овцой - меньшая вина, чем волком?
Бог, однако, существовал, и требовал к ответу. Не злодеев, нет, - Никиту. И Никита никогда не мог избавиться от чувства вины; прощения не было; шкуру, которую он спас теперь нужно было искать повод отдать. Но кто однажды вцепился во что-то и подтвердил это пред лицом Бога, разве теперь выпустит это из рук? Так, видно, и суждено ему погибать вместе со шкурой. Говорят, Христос грешников спасает. Но вот всех ли? Никита не был в этом уверен…
Глава 43
Недостаточно глуп для науки
“Глупые люди!” - горячился Илья в разговоре с самим собой; в доверительной и нервной “филиппике”, обращенной в слух незримому, но справедливому судье, который знает вещам настоящую цену.
“Если бы они хоть что-нибудь понимали в энтелехиях мира, то носить меня на руках, пылинку сдувать с плеч моих, не показалось бы им делом неуместным. Ведь они творят тьмы убийств, зол и несправедливостей, созидая цивилизацию. А во имя чего?! Где оправдание? Разве за всё не придется ответить? Разве “вещи уже не наказывают друг друга за несправедливость”? Несчастные думают, будто “счастье человечества”, а проще сказать их собственный комфорт, достаточное основание для всех их дел ужасных… Если бы не дети божьи, - в которых все оправдание, - разве бы попустил Бог Отец такое безобразие?! Разве не ради нас и звёзды зажжены, чтобы отыскали мы дорогу к Отцу?”
Илья вполне сознавал свою исключительность и сверхценность своих экзистенциальных поисков: они были несравненно важнее всех дел, в которые пытался вовлечь его окружающий мир, находя, что он не занимается ничем серьёзным и отлынивает от общей ответственности …
Но раздражало Илью, пожалуй, не это, - никто ведь не мог навязать ему дела, за которое он не желал браться; раздражало отсутствие признания, вследствие чего вынужден он был оставаться “маленьким человеком”, со всеми тяготами такого положения, - хотя и со всеми выгодами.
Очень многие люди, наверно, хотели бы, чтобы общество лелеяло их, развивало и поощряло их творческую способность; чтобы именно их избрал бы мир на роли генераторов его логики, ценностей и устроительных идей; поместил бы в фокус своих упований и идеальных симпатий; и через это избавил бы их от тяжкой мельницы борьбы за существование, на которую обречены те, кто располагает лишь простой способностью к труду из-под палки. Находя, что “культура”, как товар, производимый творческими людьми, может быть выгодно продан в обществе, этот сорт людей усиленно развивает свои способности, умножает знания, надеясь, что за какой-то ступенью эти усилия выведут их из атмосферы тупого труда, такого же тупого потребления, злых страстей и грубого язычества, и откроют двери в Кастальские сферы идей, глубоких символов, бестелесных сущностей, свободы и вежливых отношений.