“Погружение” длилось около часу. Бригадир поглядывал на манометр. Когда стрелка подошла к отметке 2,5 ати, что соответствовало глубине в двадцать пять метров под уровнем моря, и шипение в кране ослабело, а затем и вовсе затихло, он закрыл кран и повернул рычаги запоров на шахтном люке; попробовал толкнуть дверь, та послушно отошла, не придавливаемая более избыточным воздухом изнутри. За дверью зияла тьма. Никита, всю жизнь боявшийся высоты и темноты, полез бесстрашно первым, не зная толком, что там. Отдаю должное его задору, но он сильно рисковал: под ним была шахта (а попросту, железная труба), соединявшая шлюз с кессонной камерой; и длина её была не много ни мало, но 25 метров. Никаких страховок от падения в эту трубу не было предусмотрено. Его руки и ноги в резиновых сапогах нащупали в кромешной тьме грязные, с насохшей на них глиной, железные скобы, приваренные к стенке трубы, и он начал спускаться по ним. Тьма была полной, фонарика на каске у Никиты не было, - как не было такового и ни у кого из кессонщиков (это вам не кино!). Он двигался ощупью, но хватко. Сверху по каске шлёпали комья глины от чьих-то сапог, опиравшихся о скобы двумя метрами выше. Спуск длился долго, - так показалось Никите, - этажей девять, не меньше.
Наконец труба кончилась, и нога Никиты повисла в воздухе. Он подался ещё вниз и нащупал подошвой резинового сапога скользкий склон; вылез из трубы и оказался в тускло освещенном низковольтными лампами накаливания пространстве, зажатом между глинистым дном моря и бетонным дном колодца насосной станции, которую они в это дно заглубляли. Щель была столь тесной, что не везде можно было выпрямиться. Из бетонного “потолка” торчали ребристые арматурины. Ударившись об одну из них, Никита с одобрением подумал о каске на голове.
Один за другим вылезли из трубы и остальные кессонщики и пошли гуськом по окружности колодца, по узкой тропинке, протоптанной в скользком глиняном склоне. От центральной пнеобразной глыбы грунта, на которую опиралась тысячетонная масса колодца, их отделял ров, на дне которого стояла жижа цвета серы. По концам двух диаметров колодца стояли на отрытых в склоне площадках гидропушки, или “мониторы”, режущими струями которых подмывалась порода, подпирающая колодец, - в результате тот садился под собственным весом, в то время как сверху его наращивали бетонщики. Подмывать нужно было осторожно и равномерно, иначе колодец мог резко осесть или накрениться и придавить всех, кто находился под ним.
Четверо, во главе с бригадиром, руководившим подмывом, стали у гидропушек и открыли задвижки. Струи хлестнули по глине. Ров немедленно заполнился водой. Один из кессонщиков ударил железкой по трубе. То был сигнал. Наверху включили откачку. Никиту поставили следить за траппом, то есть за водозаборной насадкой на конце толстой подрагивающей от напряжения кишки, армированной проволокой. Круглые заборные отверстия литой, тяжёлой насадки часто закупоривались галькой с глиной. Откачка, само собой, прекращалась. Нужно было быстро остановить мониторы, - иначе их могло затопить. Пока вертелись задвижки мониторов, ров с невероятной быстротой заполнялся водой. И вот, Никита должен был буквально нырять в жёлтую жижу и пальцами выковыривать из траппа гальку, которую засасывало обратно в отверстие, как только удавалось её отлепить. Нужны были известная ловкость и сила пальцев. У Никиты получалось; он был горд своим трудовым геройством. Мокрый и грязный с головы до пят он не испытывал и тени того страха перед “адскими условиями труда”, которыми пугал его Анатолий. Напротив, ему нравились трудности и опасности: он был настроен романтически. Юность, как всегда, не знает цены жизни и здоровью, - их у неё в избытке, а вот риска немножко не хватает, чтобы оттенять упоительную уверенность в себе.
Вот и здесь ему казалось, что он легко справляется с опасностью уже только тем, что пренебрегает ею. А опасность была, и немалая. Техника безопасности здесь практически отсутствовала. Не было дублирующего оборудования наверху; не было спасательной бригады; связь с “сушей” поддерживалась с помощью старого гаечного ключа, подвешенного на проволоке: им стучали по трубе условным стуком; декомпрессионная барокамера была неисправна, - так что случись “заломай”, и помощь было бы невозможно оказать.