Маму я вспоминала постоянно: думала, как она там одна? Она ведь такая неприспособленная была к жизни. Когда отец каш умер после первых немцев, 11-го марта 1942-го, к нам пришёл голод. Спасибо, соседи помогали, чем могли, - подкармливали нас. Я пошла учиться в ФЗУ на арматурщицу. Руки мои покрылись кровавыми мозолями, но зато я смогла приносить из столовой еду, кормить брата и мать. А она с ума сходила за детьми: дрожала всегда за наше здоровье: в холодную дождливую погоду не пускала в школу. Сама она была неграмотная, но пела старинные жалостливые песни, рассказывала истории из своего детства. Благодаря ей я очень полюбила пение. Брат учился в музыкальной школе, играл на скрипке, и я от него не отставала, занималась самоучкой до четвёртого класса, и все играла наравне с ним. Мама учила нас молиться, верить Богу, всех жалеть. Объясняла нам, что Бог - это светлое, чистое, духовное. Помню, говорила мне, чтобы я никогда в сердцах не проклинала человека, потому что слово проклятия может сбыться над ним, и будет этому человеку худо.
Я сама была жалостливая - жалела всех. Даже до смешного. Помню, как-то в дурную погоду стояла я возле деревца, что возле нашего дома: обняла его и плачу. Так мне его жалко, что оно бедненькое стоит тут одинокое на ветру, и не может пойти домой, спрятаться от холода. Тут подходит ко мне какая-то старушка и говорит: что, девонька, плачешь?
Но разве я скажу ей? Тогда она спрашивает меня: хочешь ли научу тебя молиться Богородице? Вместо ответа я кивнула утвердительно головой. Она же сказала: если будет у тебя большое, большое желание, то ты молись ей о нём ровно девяносто раз. Возьми спичек, отсчитай 90 штук и откладывай по одной. Молись до тех пор, пока не увидишь лицо её перед глазами, и тогда проси у неё, что хочешь. Только верь, сильно верь, - и будет тебе!
Первые месяцы в лагере я совсем опухла от голода. Умерла бы, наверное, если бы не Варя Матюхова из Орла, - она мне помогала пайкой хлеба. Давала мне хлеба, а потом просила, чтобы я за неё дежурила. Как мне хотелось бы сейчас узнать хоть что-нибудь о ней!
И вот, чувствую я, что дохожу, и вспомнила эту бабушку и сказала: “Господи, помоги мне, сохрани жизнь, сделай так, чтобы воротилась я домой, к маме”. Спичек у меня в лагере не было. Я нарезала из бумаги, вместо спичек, девяносто полосок и стала молиться Богородице девяносто раз. Через три дня после моих молитв подходит ко мне Лиза Безродная и говорит: Вера, ты вязать можешь? Свяжешь немке рейтузы шерстяные? Она тебе хлеба даст. Я испугалась: нет, говорю, не умею, я только варежки вязала. Но она меня ободрила. Ничего, говорит, там внизу польки вяжут, они тебя научат. Повели меня к немке, заказчице. Она дала мне пряжи гарусной, хорошей. Пошла я к полькам, они мне всё показали, как вязать, и я связала рейтузы. Заработала три булки хлеба из соевой муки, угостила девчат и сама еле, ела…, - чуть не заболела.
А после девчата стали брать меня с собой в лес, за картошкой. Помню, пошли мы в первый раз: девчонки взяли ножницы, перекусили колючую проволоку, сделали дырку в заборе, и по одной стали пролазить наружу. В лесу нашли картофельную делянку. Я никогда в жизни не копала картошку и не видела, как она растет, - такая была городская. Девчонки показали мне, какая она, и стала я собирать. Не успела я несколько раз нагнуться, как за рукав меня кто-то схватил. Смотрю - немец! Товарки мои разбежались, кто куда, а я осталась одна. Стою ни жива, ни мертва, думаю: что-то теперь будет? А немец мне и говорит: здесь картошки нету, иди на другое поле, там собирай, и показал рукой направление. Ушёл. Девчата опять собрались. Набрали понемногу картошки и пошли. Проносить картошку в лагерь через ворота было нельзя, там нас обыскивали. Поэтому мы сбрасывали сумки за бараком через забор, а сами заходили порожние.