Недавно, видно, прошёл дождь, - земля была сырая. Наконец, мы подошли к колючей проволоке, а за этой проволокой стояли наши ребята (!) и ели сырую капусту. Оборванные все. Увидели нас в рассветною сумраке, хорошо одетых и с вещами, и стали ругать за то, что мы приехали в Германию. Обзывали дурами. Это был уже лагерь в городе Вупперталь, распределительный. Нас привели в барак. Внутри горел тусклый свет, многократно рассекаемый трёхэтажными нарами. Барак был ужасно грязный, народу было несметное множество. В тот же час началась бомбёжка. Бомбили английские самолёты. Я не знала, куда деться от грохота разрывов и рёва самолётных моторов, - ведь я очень боялась бомбёжек. Спряталась под нары, как ребёнок. Под утро бомбёжка прекратилась. По восходу солнца мы вышли во двор, и на плац. Он был очень обширный, и людей на нём было много. Утро было тёплое, солнце ярко светило после ночного дождя. Кругом стоял лес. Пахло свежестью, хотелось дышать этим воздухом. Я щурилась, глядя на низкое солнце, и дышала.
Вскоре стали прибывать хозяева за рабочей силой. Все разодетые, пузатые, холеные. Настоящие капиталисты! Стали выбирать, каждый себе. Брали красивых девушек в домработницы. Больше всё украинок: они были высокие, здоровые, цветущие. Если бы не война, я, наверное, никогда бы не увидела столько красивых людей. Мне сказали, что хозяева забирают здесь девчат и увозят в другие города, где есть бомбоубежища, - они ведь знали, что я боюсь бомбёжек. Но ведь украинки были такие статные, а я маленькая, чёрная замухрышка. А хозяева были придирчивые: даже зубы осматривали. И мне стало стыдно за себя, что я такая, поэтому я не стала дожидаться, пока меня с позором отбракуют: увидела поодаль строящуюся колонну девчат, подошла к ним и стала спрашивать, куда они строятся? Они мне сказали: становись к нам, нас должны повезти на завод. Вместе со всеми было всё-таки не так страшно, и я встала к ним. Набралось нас человек 150-200. Пересчитали и повели на вокзал - полицай и хозяин завода.
Вокзал был очень красив: не то, что у нас. Я не видела таких прежде. Перрон крытый, стеклянный. Посадили нас в очень чистые, мягкие вагоны, и мы поехали по таким красивым местам, каких я не видела никогда до сего дня. К голоду я почти привыкла: всё время пила воду.
Глава 50
Труд освобождает
Утром, в 12 часов, мы приехали в город Виссен. Город этот весь утопал в зелени, и под городом протекала речка небольшая, Зиг, приток Рейна. Прямо от станции нас повели через пути к заводской проходной, а оттуда по крутой асфальтированной дорожке мы поднялись к нашему лагерю на высокой горе, в очень красивой местности. Кругом горы, лес очень красивый с трёх сторон, а с четвёртой, в глубоком распадке, протекала речка, и проходила железная дорога. Лагерь был огорожен колючей проволокой. Когда мы вошли в ворота, разошёлся утренний туман над речкой, засияло солнце, всё осветилось вокруг, заиграло, и стало сразу легче на душе.
Это был день 22 ноября 1942 года, а выехали мы 5-го сентября: целых два с половиной месяца в дороге! Встретили нас здесь, в нашем немецком доме, опять же украинки. Они нам приготовили завтрак. Их сборные деревянные бараки стояли ниже по склону, а наш барак - выше.
Все мы получили в руки по большой миске морковного цвета с двумя ручками, как у кастрюли. В мисках было пюре картофельное, и свежая тушёная капуста. Выдали также по пайке хлеба из соевой муки, 400 гр., и по кубику маргарина размером в спичечную коробку. Мы были уставшие и очень голодные: я думала, что никогда не наемся. После завтрака нам выдали по два одеяла, по полотенцу, миски для умывания и рабочую одежду: брюки с жакетом из бумазеи, синего цвета, и обувь на деревянной подошве, которая называлась “буцы”. И тут я вспомнила сон, который видела дома, ещё перед войной, и в этом сне мне подарили туфли на деревянной подошве. Тогда я ещё удивилась - как может присниться то, чего никогда не видела, у нас ведь не было такой обуви. Вспомнила этот сон и чуть не заплакала - неужели было время, когда всё это могло быть только сном?
В первый же день немцы стали выбирать из нашей среды переводчицу. Выбрали гречанку Иру. Она владела немецким и была хороша собой: стройная, с тонкими чертами лица. Затем повели нас всех в барак. Комната, в которую я попала, была четвёртой. Вид она имела продолговатый, и вдоль длинных стен стояли двухэтажные нары. Посредине - печь “гармошка”. Окна были с двух сторон. Одно смотрело на ворота лагеря, где находилась “полицайка”, а другое - в лес. В этой комнате нас поместилось двадцать человек, девчат. Мне достался номер 147. Этот номер был прибит на моей наре. За нашим бараком, еще на несколько уступов выше по склону, стояли бараки военнопленных, отделённые от нас колючей проволокой. Там жили наши русские ребята, а также итальянцы, французы, бельгийцы, голландцы. Все они работали на заводе.