Как вдруг получаю телеграмму от своих родных: “Все живы, едем”. От полного отчаяния до такой радости, о которой я уже и не мечтала, можно было помешаться. Когда я прибежала домой с телеграммой, вся в слезах, Володя побледнел и только прокричал: “Что, что?!”. Узнав, что едут наши, что все живы, он подосадовал на меня, что я плачу. Но такая уж я слезливая: и от горя плачу, и от радости””.
Глава 53
От судьбы не уйдёшь
Рассказ Вирсавии:
“Осенью случился первый налёт на Ростов. Это было вечером, мы все вышли посмотреть. Прожекторы в тёмном небе искали самолёт. Захлопали зенитки. Самолёт сбили. Но налёты стали всё чаще. Улица опустела. И солнце почти не выходило из-за туч.
Когда пришли первые немцы, мы с матерью, отцом и братом находились у наших родственников. Они жили в полуподвале. Там было не так страшно. Немцы побыли недолго. Их быстро выгнали. Пришли наши, но всё равно на душе было очень неспокойно. Вокруг шли бои, сдавали города.
Летом немцы пришли во второй раз. Город долго бомбили. Мы сидели в подвале бани. Когда немцы вошли, бомбёжка прекратилась, соседи все разошлись по домам, а мы всё сидели. Потом мама с братом ушли домой, а я боялась выходить, - всё бродила по подвалу.
Дома было очень холодно и голодно этой зимой. Спасибо соседи часто приглашали к себе - погреться. А летом я почти всё время лежала дома под кроватью. Боялась, что придут немцы и заберут меня. Ведь я была чёрная, похожая на еврейку, а они всех евреев хватали и убивали.
Прошло несколько недель такой ужасной жизни, и пришёл наш сосед, дядя Сильвестр, и сказал нам, что всю молодёжь будут отправлять в Германию. А мне как раз исполнилось 16 лет. Я не вылезала из-под кровати, и сосед сказал мне, что если я не пойду на биржу труда, то меня пошлют этапом, да ещё сочтут за еврейку. Я тогда от матери ни на шаг не отходила, а тут - ехать одной в Германию! Страшно было и подумать о таком. Но про себя я поняла, хотя и не призналась в этом явно, что, раз сосед так сказал, значит, мне невозможно будет отсидеться под кроватью. Ведь всё-таки я была, - нет, не еврейкой, - но полукровкой. А все боялись, что их немцы привлекут за укрывательство евреев и отправят в концлагерь. Мама плакала. У меня часто болело горло, и я обманула себя: придумала, будто врачи медкомиссии обязательно освободят меня от работы в Германии по болезни горла, и пошла на эту проклятую биржу. Она находилась в помещении Госбанка, возле собора, что стоял на Большом проспекте, - теперь его нет, взорвали.
На медкомиссии я стала жаловаться, что у меня болит горло, но они не обратили на это никакого внимания; сказали мне: руки, ноги есть - сможешь работать. И зачислили меня в первую партию, на пятое сентября 1942 года.
Нужно было явиться на вокзал с продуктами на дорогу, на два месяца. Когда я пришла домой и сказала матери, она зарыдала: поехала на биржу, стала просить там, чтобы меня отставили или зачислили в последнюю партию, но ничего уже не помогло, - я должна была ехать.
И вот наступило пятое сентября. Я помню это утро. Сначала светило яркое солнце, было тепло, но потом стало сереть, появились тёмные тучи. Мы с матерью собрали в старый чемодан кое-какие мои вещи, которых было очень мало. Продуктов на дорогу у меня почти не было, так как мы голодали. Сестра матери дала мне в дорогу семь пышек из мучки и 13 сухарей в маленький кулёчек. И вот с таким запасом я отправилась в дальний путь, в неизвестность.
Вышли мы из дому в одиннадцать часов утра. Я попрощалась со всеми соседями, и мы пошли пешком через весь город. Я прощалась с каждым деревцем, каждым камушком. Когда мы проходили по Театральной площади, то увидели, как возле театра играл духовой оркестр, и немцы танцевали с нашими девушками. Тогда я подумала про этих девушек, что они - предательницы.
Но вот, пришли мы на главный вокзал. Народу было очень много. Товарный эшелон стоял на путях. Мы подошли к вагону. Меня сразу подхватили ребята и подняли в вагон. Можно было подумать, что мы едем куда-нибудь на Магнитку, по комсомольской путёвке. Мать тащила с собой старое ватное одеяло, пихала его мне. Я стыдилась этого залатанного одеяла: не хотела его брать, плакала, отдавала его ей обратно. На мой плач подошёл немецкий солдат и попросил у меня паспорт. Я испугалась, стала бормотать против воли, что я не еврейка, но слова замирали у меня на устах. Он взял мой паспорт и унёс куда-то. Я решила, что пропала. Но потом он принёс паспорт назад, отдал мне. Прошло немного времени, и у меня опять забрали паспорт. Но всё обошлось, слава Богу! По паспорту я была армянка, а армян нацисты причислили к “арийцам”.