Тот, однако, кто подумает, что Никита и вправду был таким уж самостоятельным, - ошибётся. И я спешу заверить сведущего в психологии читателя, что было то рано оформившееся бегство от обличения своего глубоко укоренённого страха.
Глава 8
Жертва книжной культуры. Тень Галилея.
Книги Никита обожал. Проглатывал их в невероятном количестве. Родители покупали много детских книг, и Никита прочитывал их многократно. Они подписывались на детские издания, и Никита с нетерпением ожидал очередного тома. Он прочел почти все книги, что стояли дома, в шкафу, включая и специальные - по истории и медицине. Но этого ему было мало, и он чуть не каждый день наведывался в библиотеку, - не в детскую. В детскую библиотеку Никита бросил ходить, после одного памятного случая, когда на его глазах девочке, старшей его, не выдали книгу, которую сам он давно прочел; под тем предлогом, что это, де, книга для десятого класса. Речь шла о книге “Алитет уходит в горы”, про фольклорных чукчей, которых якобы спаивали и обирали американские торговцы, пока не пришли красные комиссары и не восстановили справедливость. Автора этой книги я не могу указать, так как Никита совершенно не интересовался именами авторов, но различал книги по названиям. Презрение, которым он исполнился к этой библиотеке, трудноописуемо, потому что оно плохо соединяется с мальчиком девяти лет отроду.
Суровая и сухопарая (впрочем, суровая лишь на вид), насквозь прокуренная “Казбеком, в короткой стрижке двадцатых годов, заведующая клубом “Госторговли”, что жила в том же доме, где и Никита, - только дверь её выходила в другой коммунальный коридор, ещё более тёмный и задымленный, - чем коридор Никиты, написала ему начальственную записку, с которой Никита явился в роскошную и совершенно взрослую библиотеку клуба. Она была вообще очень добрая, эта Долгая (фамилия такая), хотя и неприступная на вид. Настоящий синий чулок: жила одна, держала кошек и не жалела денег на выкуп дворовой собаки из собачьего ящика. Благодаря ей вся “улица” (я имею в виду разновозрастную и разно-национальную детвору этого квартала) ходила по контрамаркам в клуб, на кинлосеансы, но благодарности особой не испытывала, как это и свойственно вульгарному народу.
В библиотеке Никиту приняли весьма благосклонно, сразу же предложив “Трёх мушкетёров” Дюма отца. Когда же Никита сообщил, что “Трёх мушкетёров” он уже читал, то был спрошен, знает ли он, что знаменитый роман имеет продолжение? И Никита ушёл осчастливленный, неся подмышкой толстенные “Двадцать лет спустя”.
В возрасте девяти лет Никита впервые сам купил себе книгу, истратив на неё деньги, которые мать дала ему на кино и мороженное. То был “Бронепоезд 1469” Всеволода Иванова. Разумеется, мальчишке хотелось прочитать взрослую книгу про бронепоезд, так как детскую, “Миколка-паровоз”, он зачитал уже до дыр. Никиту не смутили ни мелкий шрифт, ни серая бумага, ни отсутствие картинок, кроме единственной - на обложке. Радостно возбуждённый влетел он домой.
- Погляди, что я купил!
Но мать встретила его, против ожиданий, холодно и отчитала за то, что он якобы понапрасну тратит деньги, которых в доме не хватает.
Что двигало ею? Несомненно, она и сама хотела бы почитать книжку, но ей было некогда, и она ощущала подспудную обиду на сына, за то, что он проводит дни на диване с книгой в руках, не проявляя к ней ни малейшего участия и внимания, и никогда не предложит помочь ей по дому. Она очень хотела бы учиться, окончить медицинский институт…, но замужество помешало ей осуществить своё желание. Неосуществленная мечта породила, как говорят, “комплекс неполноценности”. А жестоко-эгоистичные мужчины, отец с сыном, в случаях каких либо внутрисемейных споров на не умирающие в России политические темы, не упускали возможности уколоть её, - с лёгкой руки заносчивого отца, - давая ей понять, что она недоучка, и не разбирается в политических вопросах.
Что ж, Никита пожинал то, что посеял. Он хотел быть взрослым, так к нему и относились - как ко взрослому, без снисхождения и скидок на возраст.
Жарким летом, накупавшись в море и обгоревши на грязном песке городского пляжа, Никита любил проводить послеполуденные часы в доме своего дяди; в дальней затенённой от света большими белёными ставнями, и потому прохладной, даже холодной (сравнительно с улицей) комнате, где он сидел на полу, - всегда чисто вымытом, - возле огромного шкапа, битком набитого книгами. Здесь он часами мечтал, уносясь вместе с героями книг за пределы своего времени и места: здесь потихоньку мастурбировал над Апулеем, Декамероном и Лессажем.