- Ваша убеждённость впечатляет, - сказал Илья после того, как собеседники прошли сквозь хронему обоюдного молчания, когда каждый из них был погружен в свой собственный поток, - но всё-таки это трудно постичь. Люди часто в наше время употребляют слово “дух”, но, в сущности, обозначаемое этим словом остаётся чем-то неуловимым, эфемерным. Когда мы говорим “человек”, то это что-то определённое, но дух… Какими только их себе не представляли!
- О нет, вы ошибаетесь. Ошибаетесь, если думаете, что человек это что-то определённое, реальное. Реальна обезьяна вида Homo, носитель человека, и это создаёт иллюзию. Человек же - это самый настоящий фантом. Принципиально он не отличается от фантастических чудовищ и персонажей ночных кошмаров. Чаще всего он и есть один из них. И эти фантасмагории не следует путать с духами. Тем меньше следует путать с ними и все эти идеальные предметы, как то: “человек”, “общество”, “цивилизация”, “Я”, “имярек” и т.п. Они суть такие же продукты рук человеческих (в широком смысле последнего слова), как дома, скульптуры, дороги, украшения и прочее, того же рода; столь же искусственные и столь же неживые. Их кажущаяся жизнь - это жизнь марионеток, дёргаемых кукловодом. Мы живём в мире кукол, и то, что мы называем “человеком”, есть только наше синтетическое представление. Вы говорите, будто бы человек конкретен, но я утверждаю, что как раз кажущееся нам конкретным из-за привлечения в дело чужой плоти на самом деле есть абстракция. Человек, нарисованный на шкуре обезьяны не реален, потому что он не живёт сам.
- Как это?
- Очень просто. Как не живёт, скажем, стол: живут молекулы древесины, заключённые в его объёме, но сам стол не живёт. Просто нет такого живого существа: “стол”. Это только кажимость: модус коллективного существования других существ. Подобно этому и “человек”. Зачастую он похож на ящик, в который свалены без разбору разные референции. Под этим именем могут фигурировать феномены многих живых существ, объединяемые в чьём-то восприятии, но такого живого существа поистине нет. А вот дух жив, хотя не всякий дух - человек. А то, что духи будто бы неуловимы и невидимы, так это чепуха. Они видимы ничуть не хуже, чем тела для телесных очей. Имеющий око да видит.
Илья стоял несколько оглушённый столь длинным философским периодом. В словах этого неординарно мыслящего человека (или духа?) ощущалась глубокая и освобождающая истина, но была она, как рыба, сверкнувшая в проникшем сквозь толщу воды луче, и ускользала от Ильи. Он не находил продолжения разговора.
- Ну, мне пора, пожалуй, - стал прощаться с Ильей вития духовности.
- Я даже не спросил вашего имени, - сказал Илья.
- Самый праздный вопрос изо всех возможных, если он не задаётся Богу. Лучше узнавать имена духов. Но, если вам так уж нужна наклейка, по которой мою ездовую обезьяну отличают от других в чувственном мире, то извольте: Вальтер. Он протянул Илье широкую совсем неинтеллигентную ладонь.
- Вы немец? - спросил Илья, отвечая на рукопожатие или, скорее, крепко пожимая расслабленную кисть Вальтера.
- Не более чем вы.
- Но, погодите, я, кажется, вас знаю. Вы ведь учёный философ и богослов, верно? Я читал ваше: “Человек - живая эволюция”.
- Рад, что у меня есть читатели. Но моя учёная карьера, мои опусы… Всё это в прошлом.
- Отчего же? Разве вас уже не волнует истина?
- Истина? Что есть истина?
- Вопрос Пилата!
- Не совсем. В данном случае это скорее вопрос Христа. Истина науки и истина веры различны. Пилат и Иисус говорили о разных истинах. На вопрос Пилата скорее мог ответить Карл Поппер. Поэтому Христос промолчал.
Вальтер стоял, сконцентрировав взгляд в проективной точке, ставшей центром его созерцания. Илья ждал продолжения, но пауза длилась.
- Ну, ладно, мне в самом деле пора, - прервал молчание Вальтер.
- Погодите, погодите ещё. У меня было много вопросов, которые хотел бы вам задать. И вот теперь не могу ничего вспомнить. Илья торопливо рылся в памяти.
Но собеседник его уже удалялся, помавая рукой, не оборачиваясь.
Илья остался один. Многие думы осаждали его.