В новом, первохрущёвском доме, - ещё сохранившем сталинскую высоту и площадь комнат, и оштукатуренный фасад, в качестве последнего из архитектурных излишеств, - светилось по вечерам одно окно, без штор, в котором Никита мог видеть край громадного, во всю стену, от пола и до самого потолка, стеллажа, заставленного книгами. И какими книгами!
Стеллаж этот вызывал у него, одновременно, зависть, почтение и восхищение, но он и думать не смел о том, чтобы получить к нему доступ, - настолько важным казался ему обладатель чудесного стеллажа. И каково же было его радостное и благодарное изумление, когда этот вальяжный, высокого роста, что было тогда редкостью, мужчина с портфелем сам подошёл к нему и пригласил осмотреть книги. Как он узнал о тайном вожделении Никиты к его книгам, остаётся загадкой.
В этот добротный дом семья Никиты переехала, когда ему шёл одиннадцатый год. К этому времени Никита прочёл немало хороших книг, из которых не все сообразовались с его возрастом. Например, “Похождения Бравого Солдата Швейка” он читал одновременно с “Приключениями Чипполино”, в восьмилетнем возрасте. И весьма ошибся бы посчитавший, что Никита ничего не понял у Гашека, - напротив, он понял всё, за исключением некоторых мелочей. Так, к примеру, не понял он слова “фалда”, которое было нацарапано на стенке гарнизонной тюрьмы вместо перечёркнутого “ж”. Хотя словарь иностранных слов имелся у него под рукой, в домашней библиотеке, и Никита даже его листал, но никто не научил его пользоваться словарём правильно - для выяснения значения непонятых слов. В понимании новых слов Никита полагался на свою языковую интуицию, и поступал, в общем-то, верно, так как иначе, ему пришлось бы всё время копаться в словарях, - и что это было бы за чтение?! Поэтому Никита принял “фалду” за эвфемизм того самого “ж…”, или даже за неизвестный ему синоним “ж…”, и, в данном контексте, не ошибся.
Отечественная литература тоже способствовала его языковому становлению. Так, например, одна фраза Шолохова вызывала у Никиты некоторое сомнение: именно та, что произнёс Степан, обращаясь к Аксинье: “Сучка не захочет, так и кобель не вскочит”. Никите казалось, что тут должно быть записано - “у кобеля не вскочит”, так как он прекрасно знал из собственных наблюдений, что кобель не “вскакивает” на сучку, а просто залазит.
Так вот, с небольшими издержками, Никита в очень раннем возрасте познакомился с шедеврами мировой литературы, но когда он впервые очутился пред лицо огромного заветного стеллажа, многотомные домашние собрания этих шедевров побледнели перед набором больше-форматных выпусков “Мира Приключений” с ракетами “а ля Циолковский” и динозаврами на красных и синих обложках. Они стояли как раз в том верхнем углу стеллажа, который был виден Никите снизу, со двора, по вечерам, и он ещё тогда приметил их, не зная ещё точно, что это за книги. Вальяжный сосед не сомневался в выборе Никиты и великодушно дозволил Никите брать домой по одному выпуску.
Чтобы достать заветный том с полки, Никите пришлось взбираться на стремянку, и это само по себе было чудесно, совсем как у профессора из фильма Депутат Балтики.
Ещё один важный сосед, живший на самом верхнем этаже, - что казалось Никите престижным, из-за наличия балкона (сам Никита жил на первом), также обратил внимание на необычного мальчика и, ни с того, ни с сего, вдруг предложил ему толстую книгу с иллюстрациями по греческой мифологии, которую Никита осилил не без труда, войдя таким путём в мир классических образов.
Книга эта неожиданно приблизила Никиту к человеку, которого он издали безмерно уважал за синий околыш его военной фуражки, и сделал возможной доверительную беседу на такую захватывающую и таинственную тему, как поимка шпионов.
Среди прочих, навеянных этой беседой снов, приснился Никите один, не совсем обыкновенный.
*
Сон Никиты:
“Во Флоренции, у дона Винченцо было немало добрых друзей. Недурной музыкант, он даже организовал свой театр, где пытался ставить с друзьями музыкальные пьесы, из которых впоследствии выросло искусство оперы. Никакие новые веяния не оставляли его равнодушным. Тогда каждый уважающий себя гражданин, имевший хоть малые средства, обязательно был естествоиспытателем. Дон Винченцо тоже ставил опыты, увлекался астрономией и тайком пробовал удачи в поисках философского камня. Среди знакомцев, навещавших его дом, был и учёный доминиканец испанского происхождения, фра Маноло, который находился на службе святой инквизиции.