У Дона Винченцо подрастал сын, любознательный, подающий надежды мальчик: задумчивый не по летам, больше всего на свете любивший проводить время в библиотеке отца, когда это ему дозволяли. Галилео, - так звали мальчика, - и монах Маноло дружили и часто устраивали меж собою полушутливые диспуты, благодаря которым немного косноязычный Галилео оттачивал свою речь и мысль, да и знаний получал немало.
Мальчик нравился Маноло, и последний чуточку тешил себя тем, что рисовал себе его карьеру на службе Святому Престолу апостола Петра, как если бы то был его собственный сын.
Когда Галилео исполнилось тринадцать лет, фра Маноло, в знак дружбы, преподнёс ему “Метаморфозы” Овидия в дорогом, кожаном переплёте с серебряными застёжками.
С тех пор прошли годы, Фра Маноло продвинулся по службе и переехал в Рим. Юный Галилео уже учился в Падуанском Университете, и постаревший дон Винченцо с нетерпением ждал от него очередного письма. Письма эти радовали и, вместе, немного беспокоили дона Винченцо, так как в них его мальчик, после краткой информации о себе и традиционных вопросов и благопожеланий в адрес родни, делился с отцом какими-то чересчур новомодными, на взгляд дона Винченцо, идеями, которые явственно попахивали безбожием, а значит, и костром.
В четвёртую весну после той, в которую Галилео оставил родные пенаты, дону Винченцо случилось поехать в Рим по делам, связанным с завещанием какого-то дальнего родственника.
Давно не бывавший на берегах Тибра дон Винченцо, прежде чем приступить к делам, решил, согласно обычаю, поставить свечу к статуе Святой Девы в церкви Мадонны Эсквилинской, где случалось ему, в далёкой юности, слушать мессу вместе со своей тётушкой, матроной Альбиной. Когда, закончив молитву, он в последний раз опустился на колени в боковом приделе храма перед нишей со статуей пронзенного стрелами Святого Себастьяна, он услышал над головою негромкий голос, окликавший его: Дон Винченцо!
Грузный человек в облачении доминиканца протянул ему свою унизанную перстнями пухлую руку для благословления и откинул капюшон.
- Фра Маноло! Вы ли это? Не могу передать словами, как я счастлив видеть вас живым и здоровым! - воскликнул дон Винченцо и поцеловал с почтением протянутую ему руку монаха. Не сомневаюсь, что в вашем лице Святой Престол обрел ревностного и верного слугу. Ну, расскажите, расскажите же о себе, - ведь столько лет минуло…,
- Об этом потом, дорогой дон Винченцо, - серьёзно ответствовал монах, - я пришёл сюда, чтобы говорить о вас, вернее, о вашем сыне.
- О Галилео? - беспокойно и с удивлением откликнулся Винченцо.
- Да, о Галилео. Фра Маноло взял дона Винченцо мягко, но настойчиво под руку и увлек за собою к выходу из храма. - Видите ли, дорогой дон Винченцо, по долгу моей службы, а ещё больше по моей искренней дружбе к вам…, тут фра Маноло запнулся, мучительно подбирая слова.
- Я внимательно и почтительно слушаю вас, святой отец, - с дрожью в голосе сказал старый Винченцо.
- Э-э, небольшая неприятность, но - ничего страшного, пока. Дело в том, что вашим сыном заинтересовалась святая инквизиция, и не где-нибудь, а здесь, в Риме. У дона Винченцо перехватило дыхание.
- Ах, что вы такое говорите, святой отец! Этого не может быть! Ведь мой мальчик, он такой…
- Да, я знаю, - прервал его суровый монах, - я знаю его с детства…
- О, разумеется, вы оказывали нам великую честь, досточтимый фра Маноло, посещая наш скромный дом. Надеюсь, вы и теперь не оставите нас своими благодеяниями, - в волнении говорил Винченцо.
- Он был добрым мальчиком… (при слове “был” у дона Винченцо болезненно сжало сердце) но, увы, недобрые ветры времени… И поэтому, я счёл возможным предупредить вас, дон Винченцо, об опасности, которой ваш сын подвергает себя по своему неразумию. Он непочтительно отзывается о святой Матери Церкви и подвергает сомнению откровенные истины, возвещенные нам Всевышним через Священное Писание. Он организовал вольнодумное братство, которое ставит своей целью пропаганду еретических учений об устройстве сотворенного мира среди простого народа, вовсе не готового к таким радикальным взглядам, и тем самым может нанести вред пастве. Вы, конечно понимаете, что верные слуги святого Престола апостола Петра не могут ему этого позволить.
У дона Винченцо потемнело в глазах. Он вспомнил письма сына, и у него мелькнуло мгновенное сожаление о том, что он не сжёг их. Но как он мог это сделать? Ведь эти письма были так дороги ему.