Поэтому автор спешит заверить, что “квартире” этой позавидовали бы многие и многие жители славного нашего города и его округи, и получить её было совсем не просто.
Илья вошёл в дверь и остановился на пороге, озирая комнату с большим стеллажом, забитым книгами, у противной стены. Он любил смотреть с порога на этот стеллаж. Вдвоём с Рустамом они изготовили его из брусков и досок, найденных на чердаке. Он придавал комнате шарм, создавал культурный имидж. Нынче, однако, было не до любования. Который уж раз Илье казалось, что в комнате кто-то был, - рылся в книгах, бумагах… Всё как будто было на месте, и всё же чувствовалось что-то не то… Тайный обыск нисколько не удивил бы Илью. Евгения тоже не раз высказывала впечатление, что в квартире кто-то бывает в их отсутствие. Илья разуверял её. Он был еще далёк от мысли подозревать саму Евгению, хотя отношения супругов заметно поостыли.
Илья ещё раз огляделся, усмехнулся, скривив губы, и уселся за стол. Перед ним лежало Евангелие от Матфея, открытое на Нагорной проповеди. Из окон тянуло сернистым газом “литейни”: это коптил расположенный в соседнем квартале заводишко, ливший из чугуна батареи отопления. Под окнами, на карнизе, ворковали неуёмные голуби. Илья вздохнул, сморщил нос, и углубился в книгу.
Глава 12
Стань человеком в революции!
Этой ночью приснился Илье странный сон: “Григорий пришёл, как и условливались, в начале десятого. Обменявшись рукопожатием, - крепким со стороны Саши и вялым со стороны Григория, - друзья уселись на маленьком канапе, под выцветшей литографией с изображением редута Раевского в Бородинском сражении. Минуту молчали неловко. Майское солнце пробивалось сквозь ситцевую занавеску, отражалось в стоящем на печке, которая теперь уж не топилась, жёлтом самоваре. Саша взял с комода папиросы, протянул полувопросительно Григорию, но Григорий отрицательно мотнул кудлатой головой, пощипал тонкими пальцами бородку-эспаньолку, и, с некоторым усилием, разомкнул, наконец, уста:
- Ну, ты готов?
- Да, - заторопился Саша и стал натягивать на себя свой студенческий сюртук с оловянными пуговицами. Друзья вышли из съёмного домика в ясный весенний день. Вишни уже готовились зацвести в палисадниках. Небо было бледным от испарений ожившей земли, а ветер - свежим и чуть тугим, как накрахмаленная наволочка. Вдоль горбящейся, вползающей на холм улочки, застроенной одноэтажными домишками, Григорий и Саша поднялись на поросший изумрудной ювенильной травой взгорок, с которого открывался вид на широкий заречный простор. На самом краю обрыва, спиной к ним, подложив под себя свёрнутую гимназическую шинель, сидел плечистый человек с коротко стриженной головой. Заслышав шаги, человек этот повернулся, и Саша заметил низкий лоб, из-под которого пронзительно глядели холодные глаза, крепкий подбородок и аккуратно подстриженные усики. На вид ему было лет двадцать шесть, двадцать семь, то есть года на четыре больше, чем Григорию с Сашей, которые были одногодки и вместе слушали курс в университете. Незнакомец поднялся, отряхнул сюртук, провёл правой рукой по волосам, а затем протянул её вновь прибывшим.
- Сергей, - глухо и отрывисто представился незнакомец.
- Александр, - несмело сказал Саша, отвечая на рукопожатие. На лице у Григория явилось заговорщицкое выражение. Саша тут же догадался, что “Сергей” не настоящее имя, а конспиративная кличка. Все трое уселись на траве. Закурили. Сделав несколько затяжек, тот, что назвался Сергеем, вдруг требовательно и с вызовом спросил, обращаясь к Саше:
- Считаете ли вы, что существующий в России порядок может быть изменен мирным путём реформ?
Это явно походило на экзамен. Саша понял, что от него требуется, и отвечал уверенно, не кривя, впрочем, нисколько душой, потому что и сам не так давно, под влиянием Григория, пришёл к революционным убеждениям.
- Нет, это невозможно, потому что всё зло идёт сверху, от правительства и от его попыток с помощью половинчатых реформ сохранить свою власть. Зло заключено в самом существовании “режима”, в организации власти, и пока эта организация существует, всякие перемены будут лишь вариациями на старую тему.