И вот здесь-то, в ресторане “Южный”, за столом, в ожидании заказанного блюда, Илья прочитывал центральную газету, которую покупал в киоске напротив, сдабривая чтение минералкой и салатом. Читал он также еженедельник “3а рубежом”, который тогда только начал выходить и, будучи заполнен целиком гебешной “дезой”, изображал собою советский объективизм.
Передовицу газеты он, поначалу оставлял без внимания, как и большинство читателей, но в какой-то момент особенно глупой сытости, он настолько проникся сознанием своей причастности Стране, что пришёл к заключению о необходимости прочитывать её (передовицу, то есть); так как понял, что она призвана руководить его патриотическими чувствами. Но именно потому, что на его долю оставались лишь чувства, лишь стороннее созерцание и сопереживание с доблестными бойцами за урожай и план, а ни в какой реальной общественной жизни он не участвовал, то ему вскоре наскучила политическая информация, и он перестал читать передовицу.
В скором времени после, в разговоре с отцом, который приехал навестить его, и, как всегда, предложил ему на просмотр избранные статьи из газет, Илья скептически заметил, что читать их нет нужды, так как всё равно “от нас ничего не зависит”, и “всё решается за нас наверху”. Причём в словах этих не было никакого осуждения, но, напротив, - некоторое довольство тем, что есть люди, способные избавить его от хлопот по устройству мира, и которым можно абсолютно доверять в сказанном деле.
В этом довольстве Ильи своей невольной отстраненностью от хлопот политических сказалось не только безусловное и пассивное приятие наличной политической реальности, но также то идеальное личное устремление, которое естественно вырастало из Кастальского духа, ещё гнездившегося в науках теоретических, но уже изгнанного из наук практических. То было устремление к созданию (или усвоению) всеохватывающего мировоззрения, которое бы всё объяснило, обеспечило бы власть над хаосом, то есть дало уверенную ориентировку в жизни и прочное положение “знающего”. Единение с мировым духом через всепонимание - вот чего хотел гений Ильи, очевидный гегельянец.
Стремление к всеобъемлещему мировоззрению, обладание им, как предпосылкой жизнедеятельности, М. Хайдеггер находил присущим Новому Времени, а именно в нём, в Новом Времени, мы и находим нашего героя, хотя так называемый “западный”, или “свободный мир” уже перешагнул в Новейшее Время, в котором “мировоззрение”, как основа личности уже подверглось осмеянию и отрицанию, будучи потеснено нравственным, деловым и религиозным практицизмом.
Для Ильи же, выросшего в обществе, прочно застрявшем в Новом Времени, осуществлявшем политические фантазии, поиск и составление для себя такого “мировоззрения” были обязательной предпосылкой всякого возможного свершения и выдвигались на первый план, как первая фаза всякого подвига. Ницшеанская же революция, свободная от рефлексии, под лозунгом: бери своё не рассуждая, - была ему чужда и отпугивала. Иррациональная, непредсказуемая сила, не подчиняющаяся системе умопостигаемого космоса, не опирающаяся на мировоззрение, - против неё нельзя защититься доводами. Рациональные ценности - защита слабых натур, обладающих умом, но лишённых силы воли; и человек, стоящий вне умозрительных ценностей, конкретный во всём, страшен для них. И насколько последнего привлекает быстрое инстинктивное действие, приносящее плод, настолько же Илью привлекал образ неподвижности в башне из слоновой кости, где он мог бы в покое предаваться своим созерцаниям, не приносящим никакого иного плода. Мечта Эйнштейна о том, чтобы сделаться смотрителем маяка, вызывала у Ильи живейшее участие и понимание.
Хотя герой наш был, в числе многих сверстников, подхвачен был волной послевоенного всплеска НТР, когда вновь на краткое время показалось, что наука способна осчастливить человечество, его идеальные устремления были чужды науке: они были лишь околонаучной мишурой. Но мишурой столь блестящей, что в её блеске тускнели прочие мирские дела.