Сегодня, однако, он был в классе: пришёл среди дня и попал на урок анатомии. Новая, молодая и незнакомая ему учительница, как и все новички в школе, не пользовалась авторитетом, вследствие чего оставалась на уроке наедине с собою и своим надорванным голосом, а класс веселился вовсю. Никита, будучи по природе легко увлекаемым, втянулся в общую кутерьму. Но то был старый Никита; Никита же новый, взрослый и ответственный, привыкший уже ко внимательному напряжению и далеко отошедший от детских забав, существовал как бы отдельно и со стороны наблюдал за происходящим. В то время как старый Никита был поглощён шутливой дракой с соседкой по парте, Никита новый ясно видел и слышал вопрос учительницы, обращенный к классу, хотя это не так просто было сделать в царившем гаме. Учительнице, однако, казалось, что этот пропустивший столько уроков ученик не видит и не слышит её, и, конечно же, не знает материала, и она, надеясь застать его врасплох и желая выместить на нём своё раздражение классом, с ударением произнесла его фамилию. Никита тут же преобразился, не без удовольствия от сознания производимого эффекта начал отвечать так, будто заранее готовился и тянул руку. Ответ его был четким, обстоятельным, с привлечением сведений, почерпнутых им из энциклопедии, - он прозвучал, как пушечный выстрел. И выстрелом этим бедная учительница была совершенно оглушена и сражена. Отныне за анатомию он мог более не беспокоиться. В глазах учительницы он читал почтение и страх, и было бы отступлением от истины сказать, что он не ощутил торжества победы.
Учительница сникла, её воинствующий против класса пыл поугас, урок кое-как дотянулся до звонка, и более в этот день ничего особенного не случилось, если не считать того, что Никита получил от классного руководителя для передачи отцу приглашение в школу на свидание с самим директором. Как поётся, “всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо…”
Никита не испугался, но всё-таки чуточку взволновался. Не потому, что боялся отца, отца он ни капельки не боялся, а потому, что немного побаивался директора школы, который, как и прежде, оставался лицом недосягаемым, вершившим суд и расправу в самых исключительных случаях.
Но всё это было делом завтрашнего, теперь же, как и всегда, перед Никитой стояла задача более насущная, - нужно было добраться домой из школы. А было это делом непростым, так как путь был неблизким и пролегал по заколдованной земле, владениям Закхака, населённым драконами, дэвами и пери. Перед ним, как перед древним витязем, лежали три дороги, и на каждой из них его подстерегал свой злой Аждаха.
Никита мог пройти по Заводской улице, но там, на углу Комиссарской, он мог встретить страшного злодея Абокара, который, приставив к животу Никиты нож, со зловещим присвистом: “попишу!”, стал бы требовать у него деньги: выкуп за проход по его территории. Немалое количество рублей и “трёшниц” уже перекочевало из карманов Никиты в руки Абокара и его не менее злодейского брата, Умара. Но пуще потери денег угнетало Никиту мучительное унижение, которому он подвергался ради порочного удовольствия, которое извлекал из этого унижения бандит Абокар.
Мог Никита пойти также по Городской улице, но там его подстерегал дерзкий насмешник Мага с ватагой уличных удальцов, которые легко могли перейти от оскорбления словом к оскорблению действием. Мага был новым врагом, преследовавшим Никиту за его походку, крича на всю улицу: “Развалка!” “Развалка!”. Никита и в самом деле ходил вразвалочку, как матрос. Когда-то, в детстве, Никита казался сам себе неприлично длинным и тощим, тогда как ему хотелось быть плотным и коренастым, как широколицый и волоокий перс Ислам, поэтому во время ходьбы он как-то искусственно приседал и старался шагать пошире, - тогда он казался себе сильным. От этой застенчивой игры и произошла его теперешняя походка в раскачку, за которую дразнил его Мага.