Поезд не выстояв положенных десяти минут, и не дожидаясь, пока с “сортировки” настигнет его обезумевшая толпа, плавно тронул и быстро набрал ход, оставляя за собой разочарование у многих и праздничное торжество, и довольство своей удачей у Никиты. Встреча эта, казалось, запомнится ему на всю жизнь, придав ей уникальную значимость свидетельства.
Глава 18
Увы! Я не Мартин Лютер.
- Аркадий Леонидович! Господин полковник! Вы решительно не желаете меня узнавать?
Моложавый господин, невысокого роста, довольно скоро семенивший по тротуару и отвернувшийся, было, при виде шедшего ему навстречу Александра, услышав оклик и сообразив, что уклониться от встречи нет положительной возможности, быстро переменил диспозицию и расплылся в любезной улыбке.
- Ну что вы, Александр Иванович, помилуйте, как можно! Рассеянность, знаете ли, забывчивость… Да-с. Вот намеднись - вы не поверите - родную тётку не признал. Простите великодушно. Чем могу быть полезен? Вы же знаете, я всегда к вашим услугам.
- Если помните, наша с вами встреча, беседа…
- Ну, как же-с, как же-с. Весьма приятно было побеседовать с молодым человеком такого прогрессивного направления. В наше время гражданственность - это такая редкая, знаете ли, доблесть…
- Возможно; вероятно так оно и есть; потому что мы с вами этою доблестью не отличились тогда…
Аркадий Леонидович в ответ удивлённо вскинул брови; при этом левая его бровь поднялась несколько круче правой.
- Мы с вами преступили законные рамки, - волнуясь, продолжал Саша, - положительно, я не должен был давать вам объяснений, а вам не следовало нудить меня к ним.
- Какой вы, однако, беспокойный, Александр Иванович; и щепетильный, можно сказать, сверх всякой меры. Посудите сами, смеем ли мы посягать на законы? Напротив! Мы призваны государем охранять их и беречь, можно сказать, как зеницу ока. Хе-хе…
Может быть, Александру только показалось, что жандармский полковник усмехнулся в этом пункте своей речи? Тот, меж тем, продолжал: “Но с другой стороны, стоит ли быть такими уж формалистами? Тем более что беседа наша с вами носила характер сугубо конфиденциальный и, можно сказать, дружеский”.
- Однако, не взирая на дружбу, вы всё-таки понудили меня написать официальное объяснение, - краснея, заметил Саша.
- Понудил? Помилуйте! Чем же-с?! Я вам только предложил, - по дружески, так сказать, для вашей же пользы и всеобщего удовольствования заинтересованных лиц. А вы уж сами выбрали, входя в положение, - и правильно сделали, очень благоразумно. Так-то, милостивый государь. Ну, а теперь, нижайше прошу прощения. Тороплюсь, служба, знаете ли, дела… Да-с. А вы заходите, заходите, если что… В любое время. Вас пропустят, я ужо распоряжусь. Кланяйтесь супруге.
И, учтиво качнувшись на каблуках, Аркадий Леонидович проследовал по Невскому своим обычным маршрутом. Саша остался стоять на краю тротуара, провожая глазами коренастую фигуру в синей жандармской шинели.
“Отчего это он нынче пешком? Уж не для того ли, чтобы ненароком со мною встретиться?” - мелькнуло в голове недоумение.
*
“17 апреля 1521 года Мартин Лютер предстал перед Вормским Рейхстагом и на предложенный Иоганном фон Эккеном вопрос: готов ли он полностью или хотя бы частично отречься от своих сочинений? - Лютер после долгого молчания смущённо заявил, что должен поразмыслить над этим вопросом…”
На этом месте Александр отложил книгу и взволнованно заходил по комнате: потом подошёл к комоду, достал из коробки дешёвую сигару и закурил, уставившись неподвижно в раннюю ночь за окном.
“А ведь там, в третьем отделении, сигары тоже были не бог весть какие”. Александр повертел перед собою тлеющим початком, очертив в темноте огненный круг, усмехнулся краешком губ ненужной своей мысли и, стряхнув на пол пепел, вновь затянулся горьким, прелым дымом.
*
В тот памятный вечер пепельница уже доверху была полна окурками, когда Аркадий Леонидович, всем своим видом выражая полнейшее удовлетворение состоявшейся между ними беседой и, как бы закругляя тему, сказал, похрустывая пальцами рук: