Но случилось так, что в этой земле человеку сказали: “нет тебе господина на земле, нет его и в небе”, - когда человек ещё не обрёл Господа своего. Очень подходяще для того, чтобы начать поистине искать Его: хорошо знать, что эти - не Он, и что здесь и там Его нет. “Бог в тебе” - сказали человеку в эпоху пасторалей, имея в виду, быть может, ту интимную сферу личных чувств, которую человек всегда носит с собой и в которую допускаются лишь очень немногие и очень близкие люди; сферу голоса сердца… здесь аристократы пошли не за Лютером, но - за мистиками. Однако слова Истины звучали иначе: “Царство Божие внутри вас есть!” А царство, согласитесь, это уже не супермен-одиночка, слушающий сам себя и культивирующий свою душу…
Беда была в том, что, обратив “внешнего человека” от публичных символов к “человеку внутреннему”, никто не объяснил четко и подробно, что значит “внимать себе”. Как тут было человеку не заполнить собою весь мир; не решить, что он сам себе голова, что он может сочинить свою волю, как роман: изобрести свою жизнь… Илья вполне поддался этому соблазну.
Но теперь он, кажется, был близок к выходу из лабиринта пирамиды самосозидания. Он знал уже, что рядом с каждым неотлучно пребывает его гений; и он послан от Господина и ведает каждый шаг; и через него можно прийти к самому Господину и, дав обет, принять из рук его сосуд воды живой: вечную чашу Грааля.
Это откровение было дано для жизни, но Илья рефлектирующий, опирающийся на Знание, добавил это новое знание в свою копилку и поделился им с Никитой, который тоже активно “искал Бога” и теперь озадачился сочетанием идеи единого Бога с открытым ему фактом неотлучности пребывания Господа с каждым человеком, и Его личной заинтересованности в каждом. С удовольствием играя в открывателя смыслов сверхразумного знания, Никита находил главное божеское чудо в этом одновременном пребывании Бога со всеми разом и с каждым в отдельности. Отдавая дань привычке к объективирующему мышлению, Никита старался представить себе наглядную модель, которая могла бы служить аналогией повсюдному пребыванию Бога, и ему думалось, что Бог заполняет собой иные, недоступные чувствам измерения пространства, и поэтому может касаться разом всех точек нашего четырёхмерного пространства. Но представить себе, как может единый Господь иметь одновременно столько личных ипостасей, сколько есть людей на Земле, Никита не мог. Ему виделось, временами, что каждый человек пребывает в соприкосновении с каким-то “Зазеркальем”, в котором ему постоянно сопутствует некий прекрасный и бессмертный Двойник: как бы приставленный к нему стражем обитатель иного мира… Но это, впрочем, больше смахивало на демона или музу…
Илья, в свою очередь, предпринимая те же бесплодные творческие попытки, лишний раз убеждался в принципиальном отличии своего “ячного” бытия от бытия с Богом. Не “в Боге”, как это силятся навязать метафизики от религии, а именно с Богом.
С Богом можно общаться, но быть в нём, как в каком то месте или среде; понять его, как понимают какое-либо явление Природы учёные, - это абсурд! Вырожденность языка, заставляющая нас думать, будто слово - это индикатор вещи; будто за словом стоит вещь. И пагубная привычка компоновать слова в проекты новых вещей!
Ведь что значит “постигнуть, понять”? - это значит технологически усвоить; научиться делать подобие… Постигнуть Бога, в этом смысле слова, значит превратить Его в вещь, в продукт собственного творчества, затолкнуть в мёртвый мир своих порождений. Его, живого. Смешные потуги!
К счастью, Бог - не вещь! Он - Лицо. Мы можем, конечно, рефлектируя, рассказывать о своих взаимоотношениях с Ним, и тогда слово Бог является указанием, на того, с кем состоим мы в описываемых нашей речью отношениях. Только так имя “Бог” законно попадает в сферу объективирующего слова: как указание на лицо, и никак иначе. Если иначе, то - ложь.
Тут Илья вспомнил о “Творце неба и земли” и усмехнулся такому представлений. “Лжепобеда лжехристианства над лжеязычеством!” - подумалось ему.
Теперь легче стало: не нужно пыжиться: всё раньше хотел он на себя натянуть: и любовь к людям, и жертву, и власть над душою своей, и ответственность за состояние мира… Теперь Илья понял: смешно облекаться атрибутами Бога. Всё, чем хотел он облечься, есть у Христа - и любовь, и доброта, и жертва, и попечение о малых мира… И Он любит и добр всегда и независимо от того, любишь ли ты сам, и добр ли ты сам.
“И то - всколыхнулся Илья в ответ на собственную мысль, - ведь до смешного доходило: если, значит, я не корчу из себя саму Доброту, саму Правду и саму Любовь, тогда Бога нет. Так как я - тот единственный, кто реализует в этой жизни проект личности, достойной имени Бога!”