Рустам, в своём Робин-Гудстве, не нашёл ничего лучшего, как проткнуть ножом шины дедова автомобиля, в ответ на что, - не без глумливости и насмешки над такой суровой карой, - старик вынул ниппеля из шин Рустамова велосипеда. На этом баталии пока прекратились. Жить здесь долее, однако, было невозможно: Илье - по моральным соображениям (ему было просто тягостно), Рустаму же потому, что он уже накопил достаточно денег, чтобы купить себе жильё, и приискал подходящее, тем более что их совместная жизнь с Ильей подошла к естественному концу, и разъезд был уже решен негласно с обеих сторон.
Илья собрался быстро. Хозяйка, чувствуя, что вместе с Ильей её дом окончательно покидает божье благословление, уговаривала его остаться, говоря ему: ну куда ты пойдёшь? Идти действительно было некуда, но оставаться здесь и выносить взаимную ложь двух пожилых людей, делая вид, будто ничего не произошло, Илья не мог, - они были для него ритуально нечисты. Отделять же себя от них отчуждением и презрением - это пачкало его самого, да и не входило в условия жилищного контракта, поэтому Илья сложил свои вещи в сарае и поселился временно, налегке, до приискания подходящей квартиры у своих духовных детей (теперь мы можем их так называть), которые снимали в старом городе, за сорок рублей в месяц, старый и низкий гараж, переделанный под жильё, - из-за своей низоты он казался довольно просторным.
Рустам, верный своей позитивной натуре (натуре кшатрия, который не оберегал себя от крови и грязи войны, в отличие от брахмана Ильи), не находил для себя неудобным оставаться на этой квартире столько времени, сколько нужно ему. Ведь его не пятнало то, что пятнало брахмана (общение с живущими в низшей форме брака), - его пятнало только бесчестье уклонения от схватки, а здесь он был очищен вступлением в боевые действия против деда. И он съехал с этой последней общей с Ильей квартиры не раньше, чем стал обладателем собственного жилья, в котором его воинственная натура нашла своё поле в войне с совладельцем, не желавшим признавать его хозяйские права. Таким образом, боги вели каждого из наших богатырей соответственно личной карме каждого, и пути их, после временного слияния и духовного оплодотворения, закономерно разошлись, чтобы никогда уже вновь не соединиться.
Глава 29
Платонический Эрот.
В годы детства Илье не раз случалось проглатывать упрёк, выраженный и прямо и косвенно, в том, что он злоупотребляет чтением в ущерб реальной жизни, и что его красивая мечтательность и чело с печатью вечных вопросов скрывают за собой некий порок. Вначале ему намекала на это мать, потом его били за это сверстники-реалисты, ещё потом посторонние взрослые, с которыми встречался он на своих путях, говорили ему невнятно о том, что он развивается неправильно, как вирус с крайне сложной оболочкой, но пустой внутри, наконец, он сам начал упрекать себя в этом. Но переломить это развитие было уже трудно, если не сказать: невозможно.
Нельзя утверждать, что он был таким уж книжным мальчиком, совсем избегающим становления в уличных играх. Нет, он был уличным, может быть даже излишне уличным для того социального положения, которое занимала его семья. Но книги, - а вернее представляемый с их помощью воображаемый мир, - и в самом деле составляли могучую конкуренцию жестовым текстам уличных игр со сверстниками. С одной стороны, книги были несравненно богаче того жалкого набора игровых сюжетов, которые были в ходу; с другой стороны, читая книги, он оставался наедине с собой и, таким образом, избегал непредсказуемых результатов контактного соперничества. Он был слаб волей, легко занимал позицию жертвы, и потому в играх часто лукавил, избегая тех кульминационных положений и сопряжённых с ними усилий, в которых, собственно, и закладывается характер, так что он умудрился поиграть во все игры и всё-таки не сформироваться, не создать в душе своей устойчивое господство. Его душевная экономия напоминала тип паразитарного советского учреждения, которое вопросы “прорабатывает”, но ничего не вырабатывает.