— Ну и что? Думал.
— А что думал? Темнишь, старик. Мысли у тебя не того, и поэт чепуховый. Ишь ты, по заграницам разъезжает. Его бы послать туда, где кончается асфальт?
— Он и там побывал. И не раз.
— Все равно — чепуховый поэт и вся его писанина никому не нужна! Одни разговоры. Кстати, о чем ты с ним разговаривал, я сейчас уточню, да — на двести сороковой!
— Не помню уже.
— А зря. Могу напомнить. Кончай это, старик! Давай увидимся, выпьем!
— Я не пью.
— А на двенадцатой?
— Когда это было. В студенческие годы. Теперь уже здоровье не то!
— А на сто восемнадцатой? На двести пятьдесят шестой?
— Там… Настроение было соответствующее, хорошие люди.
— А я, выходит, плохой, старик? И вообще! Что ты думаешь вообще?
— Когда?
— Ну, на будущих страницах.
— Утро вечера мудренее, — отшучиваюсь я. — Там видно будет.
— Будет, — сипит знакомый. — Но ты смотри, очень там не мудри.
— Постараюсь, — иронически соглашаюсь я и спрашиваю: — А что у тебя на сотой странице?
— У меня?! — вздрагивает знакомый. — У меня нету…
— Чего нету?
— Ни сотой, ни этого…
— Как же ты живешь без этого?
— Так и живу, старик. И зачем он мне, когда у других имеется, когда у других полистать можно.
— У других нельзя. Мой блокнот — он мой! Понимаешь?
— Понимаю, старик, но ты меня тоже пойми.
— Не хочу! — резко говорю я. — Пора тебе заводить собственный блокнот. Ведь мы ровесники!
— Дудки! Меня не проведешь! — сипло смеется знакомый. — Видали дурака — заводить собственный блокнот! Уж лучше породистую собаку завести. Она щенков дает. А что тебе дал твой блокнот? Посмотри — уже на четвертой странице тебе худо, потом на восемнадцатой, тридцать первой, шестьдесят второй, восемьдесят четвертой, сто первой, сто сорок четвертой… Этого тебе мало?
— А на девятнадцатой, на сто тридцать шестой, на двести четырнадцатой?! Там что?! — возражаю я.
— Ну, вроде ты был там счастлив, старик. Вроде. И всего три раза. Стоит ли из-за этого заводить такую обузу?
— Стоит! — решительно говорю я и кладу трубку.
Во мне оживают страницы счастья, душу наполняет радость, хочется работать, сотворить что-нибудь интересное. Я знаю, что потом во мне оживут другие, менее веселые страницы, могут проглянуть даже горестные — и я буду не в силах вырвать их из своего блокнота. А может, и не стоит вырывать. Ведь это мой блокнот. Он растет в размерах, увеличивается, даже порой затрудняет дыхание, давит на сердце, но он растет, значит, я живу — и, видимо, не зря, если мой блокнот вызывает интерес у других. Снова звонит телефон.
— Слушай, старик, — сипит в трубку знакомый. — Я хочу уточнить — что там у тебя на триста двенадцатой?
ФОКУС И ИСКУССТВО
Даже фокусники не вечны. Тяжело заболел старый фокусник и начал вспоминать свою жизнь, сколько трюков он придумал, какую радость людям принес. Об ошибках стал вспоминать. Как после войны на базаре купил у бабки яйцо и тут же на ее глазах разбил и вынул из него золотую монету. Бабка раскраснелась, отошла в сторону и перебила все яйца. Хохотал над ней фокусник, люди смеялись, восхищались его умением, а ему потом стыдно стало — не столько над жадностью и невежеством подшутил, сколько над бедностью. И продукт жалко. Ведь время было ох какое голодное. Много лет с тех пор прошло, а и сейчас стыдно. В остальном вроде жил нормально. По три-четыре концерта в день делал, но старался, кажется, выходило без халтуры. Благодарностей много. Сына хорошего вырастил. Здоровый парень. Мозговитый. Женился и отца не забывает. Заходит часто.
Только подумал об этом фокусник, как раздался в дверь звонок. Сын пожаловал. Принес отцу яблоки и приятную весть:
— Скоро станешь дедом, отец!
— Спасибо, — обрадовался фокусник. — Я уж думал — не дождусь.
— Дождешься, — сказал сын. — Дело нехитрое. Все будет чудесно! Одна закавыка — с жилплощадью. Тесновато нам у тещи. Ты нас к себе пропиши.
— Так и у меня одна комната! — удивился предложению сына фокусник.
— Но ты человек заслуженный, тебе с нами большую квартиру дадут!
— Попробую, — согласился фокусник, хотя не любил за себя просить и одалживаться у других.
Позвонил фокусник своему старому другу жонглеру Бричкину: мол, как быть в таком положении? Жонглер сказал, что есть очередь на улучшение жилищных условий, но в ней простоишь не менее четырех-пяти лет.
— А у меня вот-вот внук появится! — сказал Бричкину фокусник.