«Идущие за солнцем» работали много, но старели солисты и солистки, а молодого пополнения не было. У одной из певиц коллектива подрос сынишка, которого назвали Лялей в честь популярной цыганской актрисы Ляли Черной. Но не помогло популярное имя. Сынишка не умел ни петь, ни танцевать, даже в «фоне» сидел неуклюже, и сколько ни билась с ним мать, сколько ни старался специально приглашенный режиссер, ничего путного из мальчика не получилось. И тогда мать решила родить еще одного ребенка, чтобы вскоре он мог пополнить ряды ансамбля. И надо же такому случиться, что «Идущие за солнцем» гастролировали недалеко от Мареничей. Мать поехала туда узнать, где похоронена ее старушка, пришла в больницу и сразу же наткнулась на свою прародительницу. Сколько тут было взаимной радости, слез и стонов. Счастливая мать решила обрадовать старушку и на следующий день привела к ней внука, который мог теперь скрасить ее последние годы. «Идущие за солнцем» поехали дальше, а Ляля остался в Мареничах. Он и бабушка спали на одной кровати, а когда бабушка умерла, Ляле оставили эту комнатушку, негласно объявив его сыном больницы. В школе учителя помогали ему по математике и литературе, общими усилиями дотянули Лялю до восьмого класса, а после окончания восьмилетки он пожелал стать строителем, и, наверно, потому, что прослышал, будто строителям в первую очередь дают жилплощадь. Ляля уехал в областной город, где поступил в строительное ПТУ, получил хорошую специальность и заехал в Мареничи только попрощаться, обещая, что он еще вернется сюда и отблагодарит всех друзей, кто помог ему стать человеком.
— Куда же ты собрался, Ляля? — спросили у него знакомые.
— Куда? — загадочно улыбнулся цыганенок. — Скоро узнаете из газет!
Знакомые и друзья разворачивали газеты, искали там сообщений о Ляле, некоторые думали, что ему под силу сигануть даже в космос, но центральная печать безмолвствовала. Наконец на имя одного из учителей пришел пакет с газетой из далекого города Усть-Кут. В газете писали, что бригада строителей местного СМУ намного раньше времени сдала важный бамовский объект и среди других отличившихся строителей значилось имя Ляли.
Ляля обосновался в городе на Лене, жил там в общежитии без особой надежды скоро получить квартиру. Отдельную площадь давали семейным людям. А у Ляли не было ни жены, ни даже невесты. Летом он попробовал ухаживать за черноглазой, похожей на цыганку, студенткой из строительного отряда, но безуспешно. Студентка жила в большой десятиместной палатке, на брезентовой стенке которой мелом была выведена непонятная ему надпись: «Хилтон». Студентка объяснила Ляле, что это они написали для юмора, для иронии, что «Хилтон» — это знаменитая фирма, имеющая самые шикарные гостиницы во многих столицах мира. Ляля не понял, что здесь смешного, но то, что студентка только кажется цыганкой и что у нее жених в автодорожном институте, он уразумел. Ляля знал, что есть у них на громадной стройке ГрузБАМ, АрмБАМ, но переживал, что нет ЦыганБАМа, где он мог бы найти себе невесту-цыганку. День занимала работа, а вечером сжимала сердце тоска, и Ляля шел в железнодорожный ресторан, где было меньше горожан и больше командированных, и садился за стол к приезжим. Осмелев, он торжественно говорил, что у него сегодня родился сын, и просил соседей по столу отметить вместе с ним это радостное событие. Соседи всегда верили ему, желая счастья и Ляле, и его жене, и его сыну. У Ляли выступали на глазах слезы то ли от счастья, то ли от горести, он обнимал соседей и уходил в общежитие зареванный. Но когда тоска сжимала сердце, неодолимо разрывала душу, он иногда становился злым. Однажды, находясь в таком состоянии, он схватил за обшлаг пиджака какого-то приезжего — видного и гладко выбритого человека — и закричал на весь ресторан: «Чистеньким отсюда хочешь уехать, чистеньким? А я тебя сейчас в грязи вываляю!» — «Попробуй», — спокойно ответил человек и прямо посмотрел ему в глаза. В этот момент руководитель ресторанного оркестра объявил, что в ресторане ужинает группа артистов — участников фестиваля «Огни магистрали». Все зааплодировали. Что-то знакомое уловил Ляля в чертах человека и отпустил пиджак. «Ты… Ты Камо играл? — спросил Ляля. — И цыгана? А? Тебя еще засекли плетью, тебя?» «Меня», — улыбнулся человек, и слезы брызнули из глаз Ляли, он приник к груди артиста и как цыган цыгану рассказывал ему о том, что нет у него жены-цыганки, а без такой жены не видать ему полного счастья на этом свете.