Вечный юноша

5.16/ XII

«Без сомнения, каждый литературный критик должен быть в то же время и сам поэт; это, кажется, одно из необходимейших условий настоящего критика».

Ф. Достоевский

Читаю «Воспоминания Аполлона Григорьева и воспоминания о нем». Замечательная книга! К стыду моему, Ап. Григорьева знаю очень плохо.

***

«Выглядеть — иметь тот или иной вид. Хорошо в.» (Словарь русского языка Ожегова).

Это слово всегда вызывало у меня какое-то странное ощущение, ассоциируясь с еврейским жаргоном: «Как Ви выглядываете?»

Д.С. Мережковский вообще отрицал его. Георгий Адамович при этом пожимал плечами.

Справка: германизм «выглядит» (sieht aus) вошел в русский язык и литературу только в середине XIX века и получил начало от петербургских немцев.

Не прошлое, а будущее вместе
С тобой в те дни швырнули мы в камин.
И ветер осени гремел, на крышах, жестью,
Выл как бы душам нашим…

Со щедростью слепой и неразумной
Развеяли два счастья на ветру.
И есть ли смысл в той полуправде умной,
Что в поздний час пришлась нам ко двору?

Судьба нам предназначила в удел
Мучительный, счастливый плен Эрота.
Я каждый миг сносил как пчелы в соты,
В них мед воспоминаний загустел.

Так одиночество оплакиваем, мы,
Наш долг по беспощаднейшему счету…

***

И над судьбой роковою
Звездные ночи горят.

А. Блок.

Шумит вода, бурлящая в камнях.
Сияют звезды над моей палаткой.
И голубая Вега в небесах
Горит над жизнью и судьбою шаткой.

Ночные мысли медленно текут.
Ночные мысли паутину ткут.
Ночные мысли пробегают годы.
Под этим тонким полотняным сводом.

Но вопреки всему опять пожаром
Пылает жизнь. И в шуме поздних гроз
Под нимбом золотых густых волос
Волнующий овал, что я унёс
В мою судьбу с полотен Ренуара.

Ты мне явилась, как благая весть
О том, что радостью не оскудела
Вот эта жизнь. Хоть с ней утрат не счесть,
Хоть сердце бедами переболело.

Сияй, моя вечерняя звезда,
Дарованная щедрою судьбою,
Чтоб озарить последние года
Большой, прекрасной радостью земною.

Ущелье в горах Киргизского Алатау, 1957 г.

***

Е.

За расточительность в какой-то час
Мы платим поздней горькою заботой.
Наш долг по беспощаднейшему счёту
Жизнь одиночеством взимает с нас.

Судьба нам предназначила в удел
Мучительный, счастливый плен Эрота.
Я каждый миг сносил, как пчёлы в соты,
Чтоб мёд воспоминаний загустел.

Со щедростью слепой и неразумной
Развеяли мы счастье на ветру.
И есть ли смысл в той полуправде умной,
Что в поздний час пришлась нам ко двору?

Январь 1962 г.

(Эти стихи, вероятно, посвящены Елене Лютц, в дальнейшем посвящение было почему-то и стихи печатались без него — Н.Ч.).

6.

Вот так и жизнь — суровая, простая —
Лишь озаренная сияньем слов.
Как синий дым восходит, ввысь и тает
В безмолвии осенних, вечеров.

18/ II 62 г.

Из письма Виктору (Мамченко, в Париж — Н.Ч.)

… Вообще как-то загрустил я в последнее время с литературными делами моими. Стал собирать свои стихи. Кое-что начисто забыл, ну, а то, что переписал в тетради — обречено лежать под спудом и бесследно исчезнуть со мной вместе или тотчас же после меня.

Без следа! Без надежды на отклик и встречу.

Помнишь рассказ Андреева (Леонида) о писателе, умирающем от расширения сердца и о его книге, которая пошла на обертку селедок. Но, ведь, она все-таки прошла через типографский станок! Я плачу за свою беспечность. Все не хотел спешить, не хотел торопиться. Успею, мол! Ты умнее и счастливее меня — у тебя 5 книг!

А мне, ведь, и читать-то некому. Просить, никто не проект, а сам никогда не навязывался.

Часто возвращаются ко мне виденные мною «видения мира».

…Прохладный вечер ясен и глубок.
Синеет дым над островерхой крышей.
Большие птицы, знающие срок,
Летит на юг. Протяжный крик их слышен.

Когда-нибудь, устав от перемен,
Затягиваясь крепкой папиросой,
Я вспомню плющ, средневековых стен
И синий дым над этой крышей острой.

Простой закат, зубчатый небосклон
И городок с вечерними огнями,
И заунывный сумеречный звон
«Ангелюса» над сонными веками.

И еще

…Синий дым над острою крышей,
В том же зале топят камин.
Так же четко и резко слышен
Каждый звук вечерних долин.

***

Осенним холодным пламенем
Охвачено небо кругом…
Крест над озером — мшистый, каменный,
Стертая надпись на нем.

***

И над темной зеленью сада
Потухнет осенний закат…

Все это конкретные образы навсегда, живые и запечатленные в памяти. В частности это — Chatelu renard (?). Эти видения милой Франции на всю жизнь заполнили душу, но все же не вытеснили из нее целый сонм и других видений.

И вот последнее, самое короткое мое стихотворение:

Вот так и жизнь. Суровая, простая,
Лишь озарённая сияньем слов,
Как синий дым восходит ввысь и тает
В безмолвии осенних вечеров.

Иногда, и часто очень, гложет сомнение — и впрямь — все написанное ничего не стоящая чепуха, никакая жизнь в них не отражена.

Но вот на днях в руки попались сборники наших алма-атинских столпов — Кривощекова, Снегина. Товарищи не только признанные, но и руководящие — у кормила и в Союзе писателей, и в редакции «Простора». После чтения подумалось: у простачка, естественно, все легко и просто. Но через какую глубину и сложность должен пройти подлинный поэт, чтобы выстрадать и заслужить право на подлинную, глубинную, прозрачную простоту.

Кто же из них тронут вечностью? Кому нужна вся эта жалкая белиберда?

И чтобы проверить себя, снял с полки Блока, Ахматову, Тютчева, Лермонтова, Багрицкого, Светлова, Анненского и между прочим Тебя.

И сказал: нет, брат, врешь! Не обманешь! Поэзия есть поэзия и она нужна человеку, как воздух.