Я часто думаю, как это хорошо, что после короткого «после сталинского смутного времени», у «кормила власти» стал Хрущев.
Не только потому, что он освободил страну от сталинского террора и произвола сталинских башибузуков, а потому что это не теоретик, а практик, т. е. безусловный реалист, очень реально воспринимающий жизнь, явления и факты, и не говорящий, «тем хуже для фактов…», а видимо про себя думающий, «тем хуже для устаревшей теории», ибо новые явления жизни естественно должны вносить новые творческие поправки в старую теорию. Хрущев не начетчик. Его совершенно неуёмная энергия, мотающая его по всему свету, все время расширяет его горизонты — этот человек, трезвого государственного ума, все время умножает свой реалистический жизненный опыт. Я верю, что он искренний поборник мира.
И думаю, что общение не только с государственными, но вообще, с людьми другого склада, другого мира опять-таки углубляет его жизненный опыт, а может быть, на некоторые вещи и явления открывает глаза.
Его поведение во время Карибского кризиса отмечено не только государственной, но и человеческой мудростью
Его дружеские контакты с Гаретом, с (…) и другими деловыми людьми, предпочитающими мирное сосуществование атомному самоубийству, указывают на широту его натуры, ума и взглядов, довольно удивительную для человека «нашего мира» (…)
…Конечно, и Хрущев, человек своей эпохи, своей среды, своего народа и своего времени тоже выше своей жопы, как и все, прыгнуть не может, требовать от него толерантности в западно-европейском понимании — нелепо, ему свойственно другое миропонимание, терпимость, вынуждающая к корректному сосуществованию различных идеологий, ему чужда и враждебна, он слишком убежден в абсолютной правоте, в безусловной истине своих идей, чтобы допустить возможность какого бы то ни было релятивизма. И, может быть, и в самом деле верит, что стоит уничтожить классы, как не будет никаких «противоположных идеологий», а будет одна коммунистическая, и все люди придут к единомыслию, и наступит мир, тишина, дружба, любовь и благорастворение воздухов. А китайцы и иже с ними? См. датские ответы на вопросы.
Однако, разве это не подлинно новые и очень (…) веяния — признание за каждой страной, за каждым народом по-своему (сообразно своим историческим и национальным бытием) строить социализм, по существу, более того — по-своему понимать иди комментировать и основы основ — марксизм-ленинизм. Это право, в конце концов, признано за Югославией. По-своему строит социализм Польша и т. д.
При Сталине югославские товарищи осмелились думать по-своему и мы знаем, что из этого получилось.
По существу, и по сей день не изжиты идеологические разногласия, но это не мешает поддерживать не только дружеские межгосударственные отношения, но и поддерживать и партнерские контакты.
На принципе независимости и взаимоуважения складываются отношения и с братскими партиями, и я верю в наше невмешательство в их дела. Да и можно ли (…) командовать из единого центра? И Торез, и Тольятти определяют линию своего поведения прежде всего исходя из реальной обстановки в своих странах. Жизнь показала, что в отношениях между социалистическими государствами не так-то легко добиться единомыслия, а поведение китайцев, албанцев и иже с ними показывает, что «общий знаменатель» вещь вообще сомнительная.
Но вот что меня огорчает — упорный ропот мещанина-обывателя, того самого, который захлебывался от верноподданнических чувств к Сталину.
Хрущев у этого мещанина-обывателя не популярен, во-первых, поскольку у него (у обывателя) прошел страх (сдерживающее начало), он стал наглеть, вместо того, чтобы понять благо относительной свободы, которое он получил благодаря Хрущеву, приобретя тем самым человеческое достоинство, сведенное на нет Сталиным. Во-вторых, поскольку, без него, «хлеб насущный» является не только первейшим (что вполне законно и справедливо), но, пожалуй, и единственным требованием (что уже ущемляет достоинство человека), то несмотря на то, что все мы живем гораздо лучше, чем десять лет тому назад (исключая, и то отчасти (пищепродукты), нынешний год), этот самый обыватель скулит, а подчас и рычит на трудности жизни, на то, что «Сталин цены снижал (спрашивается, какой ценой? Ценой полного разорения сельского хозяйства и т. д.), а при Хрущеве — цены растут».
Конечно, трудности есть, (…) но воздух после XX съезда стал свежим и чистым. Было бы наивно, говоря о сталинской эпохе, объяснять все страхом, страх сопутствовал, но не на нем все держалось, держалось-то, увы, на несомненно новом явлении нашего времени, на беспредельной вере в вождя, на беспредельном, трепетном и бескорыстном, искреннем преклонении перед ним. Тут не только Сталин, тут и Муссолини, тут и Гитлер — все они имели своих подлинных «энтузиастов» и, конечно, энтузиастов без кавычек, и при том это было не меньшинство, а большинство нации, это был «массовый психоз», способный вести на подвиг, а не только на преступление.
Я все-таки думаю (и не знаю — праведные эти мысли или еретичные!) — у каждого народа своя психология, точнее свое mentalite, органически выраставшее на его путях исторического развития (так как эти пути у различных народов складывались по-разному, то тут в какой-то мере «их бытие определяло их сознание»), возможен какой-то конфликт «национального характера», хотя и здесь, видимо, «биология» вытекала и из географии с ее специфическими природными и экономическими явлениями (климат и т. д.) и из исторического и политического бытия.
Народная мудрость, пожалуй, вложила это в очень точную формулу: что русскому хорошо, немцу смерть.
Или, пожалуй, опять-таки, и слепой отличит француза от немца, а англичанина от испанца, даже американца от англичанина. Ни для Англии, ни для Франции я не мыслю возможности «массового психоза», свойственного немцам (у этих (не Шиллера, не у Гете, не у Маркса, не у Энгельса, конечно!) marchisen peil, и стадная дисциплина — в крови!), чтобы это стало возможным в Англии или во Франции — нужно «перерождение» нации!
Каким бы престижем не пользовался во Франции политический деятель — это не спасет от острейших карикатур в печати, от того, что оппозиция будет честить его почем зря, а за стойкой бистро два приятеля — «смертельные политические враги» — за стаканом пикало будут вести публично беспощадные словесные бои вокруг его персоны:
— Il est con ton general, mon vicux!
— A non, vikus,con-c’est Ton Maurice!
Нужно сознаться, что совсем иначе складывалась наша отечественная история. Над нами, видимо, «тяготит наше проклятое прошлое», в это «прошлое» приходится включить и сталинский культ личности, ибо он одним прошлым в значительной степени и, определяется.
Я не знаю, насколько русский характер склонен к обожанию вождя — известный «культом» к «обожаемому монарху», конечно, существовал в известной среде (хотя и в узкой), не выдумана и известная вера в народе в «царя-батюшку», от которого скрывают «правду» злые баре.
Но наряду со срыванием шапок перед боярином наш мужик умел и смел, расстегнув штаны, издевательски потрясти перед тем же боярином и «срамным удом». (Летописи, хроники «Накось, выкуси!» И если Пугачеву для «законности» потребовался «Петр Федорович», то Степанова вольница вдохновлялась отрицанием этой «законности» (если не всякой?).
Но, во всяком случае, привычки к политической свободе у нас было маловато. Да и откуда же ей было взяться?
Герцен. Кн. Дашкова. Былое и Думы.
«В жалком подобострастии, в позорном раболепии нашего общества она (Катрин Вильмот) очень справедливо находит отражение рабства. Она с изумлением видит в залах и гостиных опять холопов без всякого нравственного чувства собственного достоинства. Ее удивляют гости, которые не смеют садиться и часы целые стоят у дверей, переступая с ноги на ногу, которым кивают головой, чтобы они ушли. Понятие добра и зла смешиваются в России с понятием быть в милости или немилости. Достоинство человека легко определяется по адрес-календарю, и от государя зависит, чтобы человека безусловно принимали за змею или осла».