— Ой, да иди ты, — сказал он, потирая лицо и отгоняя этим самым остатки сна. — Почему ты тут?
— Одной невесело. Я читала, когда почувствовала, что мы остановились. Потушила свечу, вышла, смотрю — ты спишь. Кони, видать, ещё какие-то время сами ехали, а потом поняли, что некому их погонять, да остановились. Ну и я взяла вожжи.
— И мы, конечно же, сбились с пути. Надо было разбудить меня.
— Да нет же, не сбились. Едем той же-дорогой.
— Хорошо, — прикрыл глаза извозчик и снова втянул воздух носом, принюхиваясь — воздух всё сильнее отдавал влагой. — Тогда где холмы?
— Там, — без раздумий указала за свою спину девушка. — Мы их проехали только-только перестал падать дождь. Их там было не бог весть сколько много.
Извозчик, удерживаясь за край лавки, на которой сидел, наклонился так, чтобы видеть то, что осталось далеко позади дилижанса. Он вглядывался в темноту достаточно долго, чтобы разглядеть пару вздымающихся вверх горбов.
— Все равно девице с лошадьми не управиться, — сказал он, с минуту смотря на проносящиеся мимо деревья. — Тебе бы книжки читать учиться да балетные «па» с Авдосьей разучивать, а ты за вожжи схватилась. Зная эти места… к топям нас заведешь.
Извозчик хорошо знал, что в этих местах они оба впервые, так что в глушь они оба могли заехать с абсолютно одинаковым успехом. И он мог бы ещё долго бурчать, рассуждая об этом, но тут ему на нос капнуло что-то мокрое. Он посмотрел вверх — навес над ними был крепко сбитым и подтекать не должен был. Миг спустя он снова почувствовал мокрый след на щеке, и лишь тогда краем глаза уловил, что в воздухе начали мельтешить белые мухи.
— Этого ещё не хватало, — он фыркнул, на что его спутница звонко рассмеялась.
— Боишься, что твои волосы станут ещё курчавее? — он ничего не ответил, лишь люто зыркнул на неё. — А знаешь, ранний снег — это тебе наказание за язык твой поганый. Так тебе и надо.
— На, забери свои меха, — буркнул извозчик, а затем снова отвернулся, и сложил руки на груди, — а то замёрзнешь ведь, лечит тебя потом.
Он тут же почувствовал, как его окутывает холод. Под меховым одеялом было тепло. И как эта девица умудрилась укутать его? Он же думал, что за время дороги его сон сделался очень чутким. Видать, нет — не сделался.
Деревья проносились мимо, дилижанс мерно покачивался, и мужчину то и дело начинало клонить в сон. Ему уже даже начинало сниться — вот он стоит в берёзовой роще, его Алёнка бегает от него, прячет за деревья, смеётся, а потом он говорит ей, что они не могут быть вместе, и её улыбка меркнет. Всё меркнет.
— Проснись, — он почувствовал толчок, несильный, но ощутимый, и распахнул глаза.
— Что?
— Там, меж деревьев, кто-то ходит, — девушка потянула на себя поводья, притормаживая.
Извозчик соскочил к повозки, и подошел ближе к рощице. Вглядывался в темноту долго, но никого так и не увидел.
— Ты уверена, был этот кто-то? Может привиделось? Или заснула — приснится ещё и не такое, особенно тебе-то, — последние слова он скорее буркнул себе под нос, но был уверен, что его расслышали.
— Да, точно был. Кто-то шел меж деревьев дальше, в поле, ещё и свечку в руках нёс. Может тут село недалеко, и кто-то вышел Полевого* задобрить, хлеба ему и соли дать, чтобы путников не сбивал с дороги, да и земли по весне чтобы плодородными остались.
— Ночью? Полевики же полдень любят, — недоверчиво протянул мужчина, почёсывая обросший коротенькой бородой подбородок. — Их с утра надо задабривать.
— Да мало ли что, может не Полевика, может лешего, кто их знает, какая нечисть ещё водится тут. Может, свернём в ту сторону?
— Ладно уж, не тараторь, — подойдя почти вплотную к дилижансу и глядя сверху вниз на свою спутницу, сказал мужчина. — Схожу, проверю. Если там где-то есть деревня за полем, то увижу, как твой человек со свечкой уходит домой.
Девушка кивнула, и он продолжил:
— А ты укутайся получше, а то застудишься — мне потом тебя лечить, — он поправил ей одеяло, плотнее укутывая ноги. — Я скоро, веришь мне?
— Верю, — шепнула девушка.