Шли молча. Разговаривать не было сил — обе пыхтели как ковальские меха. Примёрзшая трава поскрипывала под ногами, снег наконец-то начал ложиться ровной, хоть тонкой пока что, периной. Местами ноги увязали в размокшей, ещё не успевшей прихватиться морозом, земле.
— А что если не найдётся? — вконец не выдержала Веда.
— Как это — не найдётся?
— А вот представь — приходим мы к повозке, а его нет.
— Да будет тебе, куда ж он денется? — лишь отмахнулась Верея, но уже спустя пару мгновений вся её уверенность сошла на нет.
Сестры смотрели на повозку. Митьки не было. Лишь кони обеспокоенно фыркали и трясли головами, чтобы сбросить с себя налипший снег.
— И вправду не нашелся… — растерянно пробормотала Верея.
— А что я говорила, чуяла же, — Веда раздраженно всплеснула руками.
— А где ж он? — лёгкая паника мелькнула в голосе Вереи, и она по кругу обошла бричку, в надежде, что Митька просто решил их напугать и спрятался.
Но его нигде не оказалось. Парня и след простыл. Лишь слышно было, как ухали совы да шумели ветки деревьев. Еще пару минут назад луна щедро освещала поляну, но сейчас плотные тучи снова скрыли её от глаз.
— Та что же это такое твориться?
Веда боязливо обернулась и посмотрела по сторонам, — то там, то здесь мелькали причудливые тени, — и липкий страх пробежал по её спине.
А мне когда-то напели птицы,
Что северянин придёт за мною.
Что будут небом его зеницы,
И станет ведьма его любовью.
— Ты слышишь это? — Веда схватила сестру за локоть так, что та испуганно дернулась. — Сестрица, скажи мне, что я не сошла с ума.
— Я ничего не слышу… — Верея дрожала, как осиновый листок на ветру.
Мрак все сгущался, заставляя сестёр жаться друг другу, как слепых котят. Кони же готовы были пуститься на утек, если бы не были привязаны к мощному дубу на краю поляны.
Что точно он, как жених мой, ветер,
Который резво ковыль колышет —
Собой скитает по белом свете,
Незнаньем он и живёт, и дышит.
— Чур* меня! — Веда зажала уши руками и крепко зажмурилась.
Песнь в голове звучала все отчётливей, свинцом наливая виски девушки. Мокрый кожушок стал таким тяжелым, что казалось Веда вот-вот да и свалится на сыру землю.
Верея испугано зажимала рот ладонью и немигающим взглядом смотрела на озеро. Лунный свет падал на водную гладь, освещая три девичьих силуэта. Они причудливо танцевали, путаясь в мокрых белых рубаха и звонко смеялись. Длинные черные волосы гадюками скользили по прозрачной воде, а зелёные глаза светились так, что видно было даже вдали.
Но вот вчера нашептали травы —
Как дождь глотают сухие степи,
Из моих рук станет пить отраву.
Приворожу я его навеки.
Русалки бесновались. То ныряли глубоко, то выныривал и кружились по воде. Их смех переливался колокольчиками, да так, что кровь стыла в жилах. Но не они это пели… Чуть поодаль, почти у самого берега, на коряге сидела девица, заплетая темную косу. Подол белой сорочки трепали волны, а взгляд зеленых очей был устремлён куда-то вдаль. Грустный голос разливался над поляной, заставляя всё вокруг скорбеть вместе с ней. Она пела, как будто Боги забрали у нее все то, что она любила и чем дорожила.
Что только в очи мои он взглянет,
Увидит отблеск костров на коже,
То мне противиться впредь не станет,
Пойдёт за мною осот тревожить.
— Митька! — Веда стремглав бросилась к статной мужской фигуре, которая уже по колено стояла в воде, ведомая русальей песнью.
Попеременно подскальзываясь на промозглой земле, цепляясь за колючие кусты, девушка бежала, боясь что может не успеть. Ветки деревьев кнутами хлестали по красивому лицу, оставляя саднящие царапины.
— Утянут ведь… — прошептала Верея, не в силах сдвинуться с места от ужаса, сковавшего, казалось, каждую клетку девичьего тела.