ружки и поднял голову: - Что-то я вас там не видел. У меня там кореш живет - Юрка Татарин. Знаете его? - Знаем, - уверенно ответил я, чувствуя, как загорается в душе охотничий азарт. - Что же он, гад, не пришел вчера? Или думает, что я ему подарил червонец? За такие вещи буду морду бить! - Спокойней, Баклан! - осадил его небритый здоровяк. - Что-то ты сегодня больно грозный! Мутные глаза Баклана опустились, и среди рыбной шелухи он увидел нож. - Откуда он у тебя? - спросил Баклан, беря его в руки и рассматривая со всех сторон. - Нашел рядом с балаганом, - небрежно ответил я. - А что такое? - Это Рыжего нож. Он меня им позавчера пугал по пьянке. Ну я и до него доберусь, руки ему обломаю. Пора было заканчивать. За соседним столиком уже десять минут сидел Витя Лактионов, и я незаметно кивнул ему головой. Через минуту к нам подошли два участковых в форме и шестеро наших с повязками дружинников. Внешне это выглядело как обычный обход милиции "злачных мест". Один из "дружинников" как будто случайно заглянул под наш стол и вытащил оттуда целую батарею початых бутылок. - Распиваете? Пройдемте с нами! Наши стали заниматься задержанными, а мы с Багровым отвезли Баклана в прокуратуру - Зайцев пожелал допросить его лично. В миру Баклан оказался Погореловым Иваном Тимофеевичем, тридцати четырех лет, имеющим четыре судимости, впрочем, как он настоятельно подчеркивал, две из них уже погашены. Говорил он быстро, запальчиво, отчаянно жестикулировал, легко переходил на крик и был явно склонен превращать беседу в спор или даже в ссору, словом, полностью оправдывал свое прозвище. - Скажите, Погорелов, - Зайцев держался как всегда невозмутимо, - вы знаете Рифата Бакырова? - Юрку Татарина, что ли? Конечно, знаю. Он у меня червонец одолжил на один день и не отдал. За это я с ним еще поквитаюсь! Небось у меня лишних-то денег нету! - Он ваш товарищ? - Зайцев пропускал мимо ушей то, что не относилось к ответу на поставленный им вопрос. - Был товарищ, да теперь - концы врозь! Встречу его - сразу нос набок сворочу! - Значит, он ваш враг и вы с ним хотите расквитаться? - терпеливо продолжал Зайцев. - И расквитаюсь! - кипятился Баклан, не понимая еще, куда клонит следователь. - Кто мне помешает? Я никого не боюсь! В это время Зайцев положил перед ним фотографии, и Баклан, поперхнувшись очередной угрозой, замер с полуоткрытым ртом. - Чего это с ним, а? - севшим голосом просипел он. - Чего это с ним? Баклана начала охватывать паника, он уже понял, как может обернуться против него все сказанное ранее, и, наверное, хотел объяснить, что он здесь ни при чем, что это какое-то недоразумение, но вместо всего этого мог только бессмысленно повторять: "Чего это с ним? Чего это с ним?" последнюю фразу он уже выкрикнул фальцетом. Затянувшееся молчание следователя пугало его, и, насколько я знал таких типов, с минуты на минуту он мог впасть в истерику. - Бакырова убили, и мы ищем тех, кто мог это сделать, - медленно проговорил Зайцев, испытующе глядя на подследственного. - Я его не убивал, не способен я на такое, - зачастил Баклан. - Ну покричать, поругаться, ну морду набить - это я могу. А чтобы убить... Да вы спросите у ребят, любой это скажет... - Кто же мог это сделать? - Да я знать не знаю! Врагов у него вроде бы не было... Наверно, по пьянке... Подрался с кемнибудь - и готово. Под пьяную руку всякое может случиться! Ведь правда? - Кто такой Рыжий? - прервал его излияния Зайцев. - Рыжий, и все. Звать Федькой. Его Татарин приводил. Фамилию его я не спрашивал, а паспорт не смотрел. Знаю, что он откуда-то с Украины. Ножик, что давеча у этого товарища видел, - почтительный кивок в мою сторону, тот верно, его. А больше я про него ничего не знаю. - Ну хотя бы как он выглядит, чем занимается, где живет? - Выглядит обыкновенно - рыжий, здоровый. А где живет - кто ж его знает, он птица вольная, сегодня - здесь, завтра - там. Зайцев долго бился с Бакланом, пытаясь выяснить что-то еще, но безуспешно. Он не смог даже описать Рыжего, так что мы были лишены возможности сделать фоторобот или хотя бы словесный портрет. Видно, пора было заканчивать, и Зайцев задал последний вопрос: - Где вы были в момент убийства? - А когда это было? Ну, когда его убили? - Баклан понимал, что от этого его ответа зависит многое, и, облизывая сухие губы, уже заранее начал морщить лоб, чтобы хорошо вспомнить, где он мог находиться в то роковое время. - Вчера днем. Баклан мучительно задумался и вдруг совершенно неожиданно рассмеялся и снова принял прежнюю уверенную позу. Стало ясно, что сейчас он преподнесет какое-нибудь железное алиби. - Где я был, гражданин следователь? - переспросил он совершенно другим тоном. - Записывайте в протокольчик: был я в вытрезвителе. Бес попутал с утра напиться, вот и попал. Правду говорят, что все к лучшему, теперь-то вы на меня подозрений не возведете! Зайцев посмотрел на меня, и я вышел в соседний кабинет к телефону. Действительно, гражданин Погорелов И. Т, вчера около 9 часов утра был подобран в невменяемом состоянии у Центрального рынка и протрезвлялся до вечера. Дежурный хорошо запомнил его - единственного дневного клиента. Я договорился, что он придет опознать Баклана, - эта формальность была необходима, но именно как формальность, ибо ясно было, что Погорелов говорит правду. Когда я вернулся. Баклан с видимым удовольствием спросил: - Ну что, гражданин начальник, проверили? Я тут уже протокольчик подписал, товарищ следователь вопросов ко мне не имеет, так что будем прощаться? - Прощаться нам еще рано, Погорелов, - ответил я, и глаза у Баклана беспокойно забегали. - Почему рано? К этому делу вы меня теперь никак не пришьете! И за бродяжничество не посадите - паспорт у меня имеется, в колонии выдали, и предостережений ни одного... - Считай, что первое ты уже получил, - вмешался в разговор Багров. - А за те словечки, что ты давеча в баре выплевывал, отсидишь ты, как миленький, свои пятнадцать суток. - Ну, это пожалуйста, - облегченно вздохнул Баклан. - Что заслужил, то отсижу, без обиды. Я человек справедливый. Поздно вечером на оперативке обсуждали поступившую информацию. Собутыльники Баклана ничего интересного не сказали - это были случайные знакомые, объединенные общим пристрастием к перемене мест, легкому заработку и дармовой выпивке, и все, что лежало вне этого круга, их интереса не привлекало и в памяти не откладывалось. Двое из них несколько раз встречались с Бакыровым, пили водку с Рыжим-Федей, но сказать о них ничего толком не могли. Сейчас все задержанные находились в приемнике-распределителе для бродяг, а Баклан - в спецприемнике для административно-арестованных, и в случае необходимости любого из них можно было допросить повторно. Впрочем, вряд ли это понадобится. Дежурный вытрезвителя опознал Баклана, тем самым полностью подтвердив его алиби, а подозревать в убийстве кого-нибудь из его дружков никаких оснований не было. Оставался Рыжий-Федя. Судя по всему, это его видел рыбак неподалеку от места убийства и ему же принадлежал найденный в роще нож. Конечно, этих фактов недостаточно для вывода о его виновности, тем более что экспертиза еще не установила в ноже орудия преступления, но для того, чтобы начать отработку его как подозреваемого, этого хватит. Вопрос в том, как его найти. Проверка по картотеке ничего не дала: хотя кличка Рыжий была распространенной, но людей, подходящих по имени и возрасту, не было. Четыре рейдовые группы целый день ходили по пивным: знакомились с бродягами, резали рыбу ножами с врезанными монетами, и все напрасно - на приманку никто не клюнул. Единственным результатом этой работы явился десяток задержанных, ни один из которых не знал интересующих нас людей. - В общем так, - подвел итог Есин, - выйти на Рыжего мы можем только через бродяг. С кемто он разгружал вагоны, с кем-то ночевал, с кем-то играл в карты, пьянствовал, воровал, с кем-то сидел в тюрьме, как говорится, с миру по нитке... Значит, наша задача - пропустить через фильтр всех "гастролеров". Задействуйте участковых, внештатный актив, дружинников, комсомольский оперотряд и - вперед! Проверить все чердаки, подвалы, притоны. А завтра с утра - на базары, к скупкам, комиссионным, пивным. Вопросы есть? Вопросов не было. Все представляли, какую колоссальную работу предстоит им проделать, и хорошо понимали, что шансы на положительный результат ничтожны, скорее всего, следствие зайдет в тупик, и только если очень повезет, удастся найти крохотную зацепку, которая позволит продолжать розыск. Но все понимали и то, что другого пути у нас нет. Следующие три дня запомнились нам всем надолго. Почти круглые сутки пришлось проводить на ногах, заходя в райотдел только для того, чтобы сдать задержанных, и возвращаясь поздней ночью домой, чтобы поспать несколько часов. И все было впустую: никаких результатов розыск не дал. Следственным путем тоже не удалось установить ничего нового. Зайцев истребовал и изучил все уголовные дела, по которым проходили когдато Бакыров и Погорелов, а также их личные дела из колоний, где им приходилось отбывать наказание. Бакыров в заключении держался неприметно, ни с кем не дружил и не ссорился, врагов у него не было. Погорелов вел себя так же, как и обычно: сквалыжничал, скандалил, затевал ссоры, участвовал в драках и поэтому частенько бывал бит и неоднократно отсиживал в штрафном изоляторе. Но пути Бакырова и Погорелова никогда не пересекались, ни в местах заключения, ни на свободе. Зайцев даже составил схему передвижений Бакырова и Погорелова по территории страны. Как ни странно, а это не такое трудное дело, как может показаться на первый взгляд. Хотя бродяги и считают себя свободными путешественниками, маршруты их странствий известны милиции так же, как трассы полета окольцованных птиц орнитологам. Путешествия без документов чреваты осложнениями, поэтому "путешественники" частенько попадают в приемники-распределители. Это своего рода чистилища, где скрупулезно проверяется прошлое каждого из них. Здесь в первую очередь отсеивают преступников, находящихся в бегах, разыскиваемых и всех тех, кто когда-то нарушил закон, но сумел избежать ответственности за это. Затем наступает очередь тех, кто не имеет серьезных грехов, но ранее получал предостережения за бродяжничество, - их привлекают к уголовной ответственности и отдают под суд. Ну а задержанным впервые после первой проверки делается предостережение и напутствие начать нормальную жизнь, выдается паспорт, направление на работу и деньги на проезд. А в архивах остаются документально зафиксированные следы их жизненного дрейфа: города, районы, даты, адреса населенных пунктов. Теперь на схеме у следователя жирная красная линия отмечала путь странствий Бакырова, а зеленая - Погорелова. Линии были похожи - обе изломанные, такие же, как судьбы этих людей, почти сплошь состоявшие из острых углов. На них сказывалось влияние сезонов: зимой они приближались к югу, летом откатывались в средние широты. Сказывались и внешние воздействия: время от времени они забирались далеко на север, в края, печально известные своими огороженными территориями, чтобы через год-два вновь поспешно покатиться к южному теплу. Точек соприкосновения между линиями не было. Правда, несколько раз они проходили через одни и те же населенные пункты, одни и те же колонии, но даты, проставленные тут же красным и зеленым карандашами, показывали, что они не совпадают во времени. Зацепиться было не за что. Немногое дали и наконец полученные результаты экспертиз. На ноже были выявлены невидимые следы крови, совпадающей с кровью Бакырова, размеры и форма клинка соответствовали орудию убийства, но отпечатков пальцев на ноже не было. Таким образом, сложилась ситуация, когда обработка имевшихся данных никаких нитей для следствия не дала, а новая информация не поступала. Появилась реальная возможность того, что преступление "зависнет" нераскрытым. В качестве последней соломинки решили поискать Рыжего среди недавно осужденных: бывает, хотя и редко, что преступник пытается спрятаться... в колонии, надеясь, что здесь его никто не сможет обнаружить. Но обстановка сложилась по-другому. Сотрудники транспортной милиции задержали на вокзале некоего Гастева. Когда его допросили по нашей ориентировке, он сказал, что знает Рыжего-Федю. Гастева тут же привезли к нам. Он был очень взволнован таким вниманием к своей персоне и, судя по всему, не ожидал от этой истории ничего хорошего для себя. Когда приехал Зайцев, Гастев испугался еще больше: он знал, что прокуратура обычно не занимается бродягами. Поэтому вначале на вопросы отвечал вяло и неохотно. - Как фамилия Рыжего, кто он, откуда? - Фамилии его я не знаю, мы познакомились на пляже, выпили вместе, я рассказал, что мне негде ночевать, ну Федя и позвал меня к себе. - Куда "к себе"? - насторожился Зайцев. - Адрес? - Да какой там адрес! Он жил в люке, под мостом. Устроился там неплохо, ну и меня пустил, вдвоем-то все веселей. Пожили так три-четыре дня, потом он собрал вещички и ушел. Наверное, корешков встретил и решил дальше на юг подаваться - дело-то к зиме идет. - Убедившись, что задаваемые вопросы не имеют к нему отношения, Гастев стал заметно словоохотливее. - Какая из этих вещей вам известна? - Зайцев поднял газеты, открывая несколько уложенных в ряд ножей. Понятые придвинулись ближе. - Это вот Федькин нож. Вон, монетку прилепил! Это у него поговорка такая была: "Жизнь - копейка". Любил он эту присказку. А ножик, говорил, это, мол, для размена, ну, жизнь на копейку менять, если нужда придет. А что, таки пришил Федя кого-нибудь? - Почему вы так решили? - Да уж ясно, что ищете вы его не для того, чтобы медаль дать или премию выписать. А тут еще про ножик расспрашиваете. Так неужто насмерть порешил? - Давайте-ка лучше отвечать на вопросы, Гастев, - ввел Зайцев допрос в обычную колею. - Что вы еще можете сказать о Рыжем? - Да больше вроде и нечего. Вашего брата он боялся, так ведь кто милиции не боится! - Чего ж он нас боялся? Небось грехи были? - Да у кого их нет! А Федька говорил, что одно предостережение уже схлопотал, значит, попадаться больше нельзя, в тюрьму садиться по-глупому охоты нет. - Это как же "по-глупому"? Разве можно и поумному в тюрьму сесть? - А то как же! Если есть за что, так и посидеть можно. Другое дело, когда не делал ничего, а тебя - хвать, подписку, потом второй раз - и привет из дальних лагерей. Тут, конечно, обидно. - И верно, обидно, - согласился Зайцев. - Только есть способ, как в тюрьму не попадать. - Это какой же? - искренне заинтересовался Гастев. - Да очень простой. Не бродяжничать. Гастев разочарованно махнул рукой: - Сигареткой не угостите? - И, обрадованно взяв сигарету, закурил. Глубоко затягиваясь, он неторопливо читал протокол, и когда уже приготовился поставить свою подпись, Зайцев, как будто между прочим, спросил: - А где, говоришь, его задерживали? Ну, Рыжего? Предостережение-то он где схватил? - Да здесь где-то, неподалеку. На станции его взяли, на крупной, эта, как ее... - Гастев от мыслительных усилий даже вспотел. - Да в Кавказской же! - Ну ладно. - Зайцев безразлично махнул рукой и, дописав свой вопрос и полученный ответ, дал Гастеву подписать протокол. Когда задержанного увели, Зайцев возбужденно вскочил и принялся быстро ходить по кабинету. - Вот мы и добрались до Рыжего! Теперь дело пойдет! Я не сразу сообразил, что взвинтило всегда уравновешенного Зайцева и почему он считает, что мы наконец добрались до Рыжего, но когда он сказал: "Собирайся, съездишь завтра с Бакланом проветриться, а то он наверняка засиделся", я понял, какая многообещающая зацепка у нас появилась, и тоже почувствовал прилив радостного возбуждения - чувство, знакомое каждому сыщику, выходящему на верный след. Баклан действительно засиделся и явно радовался возможности развеяться. В машине он оживленно рассказывал про свою жизнь, философствовал, а когда мы уже подъезжали к цели нашего путешествия, спросил: - Одного я понять не могу, чего это вы так землю роете за Татарина? Ну пришил один блатной другого - всего-то делов! Вам же лучше - хлопот меньше! Ни я, ни водитель не отреагировали, и Баклан, выждав некоторое время, продолжил: - Хотя, конечно, если с другой стороны посмотреть, то Рыжий теперь как волк, крови человечьей отведавший. Теперь от него всего ждать можно, на любую крайность решится. Так ведь? Конечно, Баклан смотрел на мир со своей колокольни, но, как ни странно, суть он ухватил правильно: действительно, человек, воплотивший жизненный принцип: "Жизнь - копейка" - в нож, которым можно при случае эту жизнь "разменять", опасен не менее, чем готовый на все волк. Но разговаривать на эту тему с Бакланом не хотелось, и я промолчал. Баклан обиженно умолк. В приемнике-распределителе мы перелопатили толстенную кипу личных дел задержанных. Фотографии на них были маленькими, и я боялся, что Погорелов не узнает своего знакомого. Но опасения не оправдались: он уверенно указал на картонную папку с надписью: "Маков Федор Васильевич". - Ну все, уголовный розыск свою работу выполнил, - сказал я, передавая Зайцеву протокол опознания Макова по фотокарточке и его личное дело. - Теперь дело за следствием и судом. Зайцев внимательно рассматривал фотографию человека, которого мы искали столько времени. - А так вроде и не похож на убийцу, - сказал я. - А ты уверен, что он и есть убийца? - Сейчас следователь был настроен скорее скептически, чем оптимистично. - Ясное дело, он. Кто же еще? Знаком с Бакыровым - раз, был неподалеку от места убийства и в то же время - два, нож его - три, а убит Бакыров этим самым ножом - четыре! Цепочка косвенных доказательств - мало, что ли? - Не мало. Но и не очень много. Цепочка пока не замкнута, и не хватает весьма существенной детали - мотива убийства. Так что сейчас придется искать мотив! Что ж, в конце концов, искать - это наша профессия. Пришлось ехать в командировку с обычной для таких случаев бытовой неустроенностью, питанием наспех и всухомятку, поездками в кузовах попутных машин по пыльным и тряским проселочным дорогам, долгими многокилометровыми концами из райцентра в колхоз, а оттуда - в отдаленную бригаду, ночлегами "где Бог послал"... Дней двадцать я мотался по городам и весям, собирая сведения о Макове. Были установлены и допрошены его родные, друзья, знакомые, сожительницы, хозяева квартир, где он иногда останавливался на ночлег... Я узнал его вкусы, привязанности, наклонности, привычки. Бродяжничать Маков начал давно, и почти ничего хорошего я о нем не услышал. Предыстория его падения началась, как и сотни ей подобных, с пьянства и осуждения за хулиганство. С тех пор и пошло... Когда я, вернувшись из командировки, принес Зайцеву пачку протоколов, впитавших все полученные сведения, он с загадочным видом достал свою схему, на которой прибавилась желтая линия. В одном небольшом городке красная и желтая линии пересекались. Совпадали и даты. - Здесь Бакыров и Маков находились в одно время, - пояснил Зайцев. - Потом Бакыров уехал, а Макова осудили за кражу. В суде он признал, что совершил кражу один, но в колонии рассказывал дружкам, что с ним был соучастник, который в критическую минуту сбежал, бросив его. Он был сердит на подельника и собирался отомстить ему. Я потребовал дело о той краже. Был взломан магазин, и судьи удивлялись, как Маков один сумел с этим справиться. В одном месте, на стекле, Маков оставил отпечатки пальцев. Там же были еще чьито пальцы, но тогда этому значения не придали. Я провел дополнительную экспертизу, и оказалось, что они принадлежат... Бакырову! Вот тебе и мотив убийства! Следствие подходило к концу. Где-то еще путешествовал Маков, не подозревая, что нам о нем известно очень многое и что цепь косвенных доказательств замкнулась в кольцо, выскочить из которого ему не удастся. Оставалось изловить его, а это вопрос только техники и времени. Из постановления о производстве розыска: "... объявить розыск Макова Федора Васильевича, 1939 года рождения, уроженца... При обнаружении разыскиваемого избрать ему меру пресечения в виде содержания под стражей". Из телефонограммы: "... взять под наблюдение места проживания родственников Макова по адресам... а также следующие места возможного появления разыскиваемого... организовать патрулирование на вокзалах, пристанях, аэропортах, снабдив патрульные группы фотографией разыскиваемого... Опрашивать лиц, задержанных за бродяжничество, на предмет получения информации о местонахождении Макова..." Дальше все было просто. Эти документы включили огромный, сложный и четко отлаженный механизм розыска, действующий по всей стране. Деваться Макову было попросту некуда, как говорят опытные рецидивисты: дальше границы не убежишь. Макова арестовали на глухом сибирском полустанке, и не помог ему купленный у случайного попутчика паспорт с переклеенной фотографией: направленная в Москву дактокарта вернулась с лиловым штемпелем "Всесоюзный розыск". Чтобы ускорить дело, его не стали этапировать общим порядком, а командировали спецконвой, и сутки спустя не успевший опомниться от самолетного гула, смены событий, городов, климатических зон и впечатлений Маков уже сидел в нашей дежурной части. Когда его привели к Зайцеву, Маков никакого беспокойства не проявил, и это свидетельствовало о хорошей выдержке: тешить себя мыслью, что всплыло какое-то давно забытое мелкое дело, он не мог - из-за пустяков не станут объявлять всесоюзный розыск и везти самолетом через всю страну. Это, как говорится, "и ежику понятно". Очень спокойно он выслушал постановление о привлечении в качестве обвиняемого и категорически не признал себя виновным. Зайцев не спорил, не пытался переубедить и не склонял его к признанию. Он тщательно записывал ответы подследственного в протокол и тут же, диктуя вслух сам себе, включал в план расследования перечень следственных действий, результаты которых должны были опровергнуть все, что только что сказал обвиняемый. И эта бесстрастная деловитость следователя, уверенность, с которой он планировал, как и когда изобличить допрашиваемого во лжи, заставили Макова задуматься. Он не был новичком и знал, что признание вины и раскаяние могут смягчить ответственность. И одновременно боялся признаться преждевременно, хотел вначале убедиться в осведомленности следователя. И Зайцев предоставил ему такую возможность: в деталях описал всю предыдущую жизнь Макова, рассказал даже, как в одной станице тот вырыл одинокой старушке погреб, взяв за это 25 рублей и бутылку водки. Такая осведомленность следователя произвела на обвиняемого ошеломляющее впечатление. А когда Зайцев рассказал и о мотивах убийства, подследственный заговорил... - Все раскопали! - с горечью сказал он, подписывая протокол. - Это потому, что ножик у меня приметный. Зря выбросил его. Тогда не сидел бы сейчас здесь... Мы могли бы сказать убийце, что нож - это только одно звено в системе доказательств, что не будь его, была бы другая улика, ибо преступник всегда оставляет следы и все его так называемые "ошибки" являются логическим следствием самого факта совершения преступления, который неизбежно обусловливает и встречу с правосудием, но он все равно бы этому не поверил. Да и убеждать его не было никакой необходимости.