Янкл тут же поднялся и выбежал из кабинета. Реб Буним понял его с полуслова.
— Пойдем, — сказал он, откладывая в сторону Талмуд.
— Вы уже договорились? — с удивлением спросил ребе, когда служка и Янкл вернулись в кабинет.
— Я готов простить этого человека, — ответил реб Буним, — но при одном условии.
У Янкла заныло сердце. Какое еще условие, служка ничего не говорил про условие!
— Каком? — спросил ребе.
— Я полностью прощу реб Янклу нанесенную мне обиду, — тут реб Буним прикоснулся указательным пальцем правой руки к алому пятну на щеке, — если ребе благословит его и жену на рождение детей.
— Хм, — улыбнулся ребе. — Оригинальное условие. Ну что ж, будь по-твоему.
Спустя год Хася родила близнецов: мальчика и девочку. Красивых, здоровых детей. Только на правой щеке мальчика было небольшое родимое пятно, формой и цветом напоминающее след от пощечины.
Праведник
Вольфу Егорову
Когда умер Ребе, Праведник несколько дней не мог прийти в себя. Да, Ребе был стар и давно болен, изношенное тело трепетало под напором лет, но всем казалось, будто ставшее обыденным, решительно выносимое за скобки недомогание продлится вечно. Его душа вмещала в себя души всех хасидов — так искренне считал Праведник, а плоть каким-то непостижимым и таинственным образом была связана с камнями и стенами хасидских синагог.
За месяц до трагической даты у Ребе обнаружили воду в легких. Праведник хорошо помнил тот день: среди хасидов с телеграфной скоростью разнеслось, будто в нескольких синагогах внезапно лопнули трубы, и вода, хлынувшая через разрывы, затопила подвальные помещения. Никто, конечно, не признавал связь между той и другой водой, но хасиды, обсуждая сантехнические подробности, так многозначительно поднимали брови, что только дурной мог не догадаться.
Похороны показывали по телевизору. Праведник давно перестал пользоваться этим устройством и специально пошел к соседям. Он с удивлением и страхом озирал многотысячную толпу, заполнившую улицу города на другом конце планеты, видел похоронщиков, выносивших из дома Ребе большой, кофейного цвета гроб. Матово поблескивающая крышка переводила мысли на парок, дрожащий над утренней чашкой, и тягучие солнечные лучи, текущие сквозь притворенные жалюзи.
Праведник нахмурился и, постаравшись отогнать непрошеные ассоциации, впился глазами в экран телевизора. Похоронщики тяжело ставили гроб на катафалк, безропотно и ровно валились в обморок женщины, крупные слезы блестели в спутанных бородах хасидов, угрюмо окруживших похоронный автомобиль.
Ему казалось, будто он спит и видит дурной сон, кошмар, наваждение. Праведник был обязан Ребе жизнью и отдал бы за него свою тут же, не задумываясь, но никто не предлагал такую сделку, никто вообще не обращал внимания на Праведника, сжавшегося в тугой комок на краю стула.
За стену из багровых кирпичей, аккуратно прореженных грязно-белыми полосками высохшего раствора, телевизионных операторов не пустили, но что происходило там, на кладбище, было прозрачным и понятным.
Душа Ребе, объединяющая души всех его хасидов, разумеется, не могла исчезнуть. Однако тело, упрятанная под землю бренная плоть, разлагаясь, могло привести к ужасающим несчастьям. Праведник представил крошащиеся потолки, кренящиеся стены, проседающие полы и, крепко зажмурившись, замотал что есть сил головой. Он не видел сочувствующих взглядов соседей, не слышал их жалостливого шепотка. Перед глазами медленно размыкались звенья железной цепи и огромная стеклянная люстра срывалась из-под купола центральной синагоги прямо на головы молящихся.
Праведник мысленно остановил падение, вернул люстру на место и зубами сжал ослабевшие звенья. Мир обязан был оставаться прежним. Пусть горьким и невыносимо безнадежным, но прочным и единственным. И править в нем должно добро, а не смерть и отчаяние.
Много лет назад Ребе спас Праведника от смерти. Прозрачные мотыльки воспоминаний замельтешили перед мысленным взором, легко перенося сознание в стылое лихолетье девяностых годов прошлого века.
Петербург захлестывали мутные волны частного предпринимательства. Торговали все и всем, Праведник — тогда его звали по-другому — сколотил вместе с двумя приятелями утлый плотик и пустился в горе-путешествие. Посудине пророчили скорую гибель оверкилем, если такое понятие употребительно к плоской конструкции, собранной из подручных средств избавления. Но плотик плыл и плыл… Вскоре друзья сняли захудалую конторку в полторы комнаты на Литейном проспекте, давшую право выпустить буклет с гордым словом «офис» и номером факса.