— Кто-то же должен, — сказала я тихо.
— Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?
Я молчала.
— Рада? Анжелика? Нет?… Инна? Алевтина?… Как тебя зовут?
— Дорогой Дик, — сказала я, и он замолчал на полуслове. — Тебе все показалось. Искушение говорить на одном языке с другим человеческим существом слишком велико, чтобы ему сопротивляться. Еще никто не устоял перед ним. Я заговорила с тобой на твоем языке и, кажется, попала точнее, чем нужно — прости. Я сделала это нечаянно, хотя для переводчика это, конечно, непростительно. Прости меня, пожалуйста. Через пару дней тебе станет легче. Потом все пройдет.
Он молча смотрел на меня, и лицо у него сделалось такое несчастное, что мне захотелось протянуть руку и погладить его по щеке, но я сдержалась.
— С наступающим, — сказала я тихо и пошла к остановке автобуса. Здесь было больше света. Больше народа.
— …Подожди, — он нагнал меня. — Возьми хотя бы визитку.
Голой рукой он протягивал мне белый прямоугольник.
— Ты еще не понял, кто мы такие?
— Я все понял, — сказал он. — Возьми визитку.
У меня не было сил спорить. Я положила карточку в карман и пошла дальше. Он остался стоять.
Мандарин на визитку — кто-нибудь скажет, равноценный это обмен или нет?…
Автобуса я ждала недолго. Они подходили один за другим, но каждый последующий оказывался еще более набитым, чем предыдущий. В конце концов я ухитрилась протиснуться между двумя зловещего вида дяденьками в коротких черных дубленках и занять стратегическую позицию у окна — и даже схватиться за поручень, что было весьма кстати, потому что автобус потряхивало, а людей покачивало. Какой-то согбенный старичок передо мной мужественно читал книжку в мятой обложке — детектив, судя по всему. Несколько раз его весьма ощутимо пихнули под локоть, но он продолжал читать увлеченно и весело, даже попытался пристроить книжку на спину какой-то толстой тетке в каракулевой шубе.
В детстве я часто мечтала о такой волшебной книге, которая бы всегда заканчивалась по-разному. Сколько ее не читай — всегда будет новый поворот сюжета, и новые приключения, и никогда-никогда нельзя узнать, чем все закончится.
Тогда я не знала, что любая книга — волшебная, потому что каждый читатель поймет ее по-своему, или вернее — не поймет. Конечно, не поймет. Тогда я не знала, что люди не меняются, а сюжет — один для все.
Автобус резко вильнул в сторону, люди возмущенно закричали, старик с книгой повалился на меня, я, хотя и держалась за поручень до последнего, повалилась на кого-то тоже, потому что мне прищемили пальцы, кажется, наступила кому-то на ногу. Чья-то рыжая голова в зеленой шапочке мелькнула над людской волной — незнакомое лицо? Кого он мне напоминает?…
На остановке часть народа вышла; рядом со мной освободилось место, и старичок с книжкой ласково подтолкнул меня:
— Садись, дочка, садись, мне на следующей выходить.
— Спасибо, — сказала я искренне. Ноги держали плохо.
Напротив меня сидел бритоголовый коренастый парень и спал изо всех сил. Я усмехнулась и потянула из сумки "Янтарный замок" — за весь день так и не успела рассмотреть это сокровище как следует.
— Вы только полюбуйтесь! — раздался рядом со мной пронзительный голос, дрожащий от негодования. Я вздрогнула, едва не уронив книгу — вот бы жалко было! — и повернула голову к говорящей — массивной пожилой даме в дорогом пальто, очень ярко накрашенной, но все еще эффектной. — Совсем совесть потеряли! Да, девушка, это я вам говорю — что вы так на меня глазенками своими белесыми вылупились?… Не стыдно больного человека от места отпихивать? Толкнула меня, а теперь еще и смотрит так, будто ничего не понимает! Еще и книжку открыла, чтобы меня не замечать! Молода еще сидеть!
— Да, совсем современная молодежь распустилась, — неуверенно подвякнул кто-то сбоку, но величественную даму трудно было сбить с толку:
— Я сейчас кондуктора позову!..
Пассажиры смотрели осуждающе, равнодушно, изучающе. Бритый парень напротив приоткрыл один глаз, покосился на даму и снова зажмурился.
— Пусть билет проверит! — совсем уже невпопад бухнула дама. Щеки у нее горели лихорадочным румянцем — и мне вдруг невыносимо захотелось сказать ей, что мне дела нет до ее гастрита, и сына-неудачника, и неотданного кредита за холодильник, захотелось ласково спросить, почему она не пристала с той же претензией к парню напротив, захотелось ударить, укусить побольнее, сделать гадость, показать — какая она прозрачная со своей обидой и злобой, что она вся-вся у меня на ладони, что стоит только стиснуть пальцы.
Я посмотрела на красные щеки дамы и промолчала. Встала, прижимая книжку к груди, и сошла на ближайшей остановке.