— …Девушка, сигаретки не найдется?
— Не найдется, — сердито отозвалась я. — Сначала премию дайте, тогда и угощать буду.
— Да я пошутил! — рассмеялся Антон. — Я ж бросил давно.
— Бросил или бросаешь? — уточнила я, натягивая перчатку.
— Язва, — сказал он. — Ну, бросаю. Только ребятам не проговорись.
— Вот еще, — фыркнула я, и Антон заулыбался снова. Шапки он не носил принципиально, и седина на густых волосах лежала красиво — как иней.
— Пойдем в кафе посидим? — предложил он, деликатно беря меня под локоть.
— Там кофе гадкий, — сказала я.
— Зато народа мало. И я тебе чай возьму. Или даже компот.
— Убедил.
С Антоном было просто. Будучи старшим следователем прокуратуры, он без предубеждения относился ко всей переводческой братии — и ко мне в частности, прибегая к моей помощи во всех случаях, разрешенных процессуальным законом — а иногда, если честно, и сверх того. Сотрудничество наше было плодотворным; подозреваемые начинали дрожать, стоило мне только войти в комнату, раскрываемость резко подскочила.
Я шизею от твоей доброжелательности, довольно говорил мне Антон, ни на секунду не задумываясь о том, что не только преступников я вижу насквозь, стоит им сказать всего несколько слов, но и его, Антона, вижу, и вижу не менее отчетливо. Потому-то с ним и было просто. Он меня не боялся. Боялась его вторая жена, с которой, к счастью, мы были знакомы только шапочно — бледная худая женщина, говорящая на языке исключительно редкой в настоящее время группы "Ю-16". Но зато дети у них замечательные, один в отца пошел языком, другой — в мать. Нет, у них хорошая семья. И еще дочь от первого брака, но о той я почти ничего не знаю.
Мы перешли дорогу, опасливо сторонясь мокрых машин, обогнули серое двухэтажное здание прокуратуры, окна которого исходили приветливым казенным светом, и свернули в хилый скверик, в глубине которого и располагалось кафе.
Внутри было тепло; я с облегчением стащила с себя ненавистную шапку и расстегнула пальто. Столик у немытого окна, украшенного неизменной трехцветной гирляндой, был свободен. Я села за него, а Антон ушел за кофе для себя, чаем для меня и чебуреками для нас обоих.
Кроме нас, в кафе было всего два человека. Одну из присутствующих, Алину, я узнала, хотя и с трудом; она сдержанно кивнула мне, я не ответила. Негромко играло радио — к счастью, станция, передающая классическую музыку — а значит, у меня есть шанс следующие полчаса провести с относительным комфортом. Абсолютный музыкальный слух в нашем мире доставляет его обладателю в основном неприятности.
Вернулся Антон, сел напротив — и сразу жадно присосался к белой приземистой чашке. Я ждала. Столик тоже был белый — грязно белый, и снег снаружи был грязно-белый, и небо.
— По-моему, ты чересчур разборчива, — сказал, наконец, Антон. — Кофе как кофе.
Я пожала плечами и принялась меланхолично размешивать сахар в чашке. Чай тут неинтересный, зато крепкий и не из веника.
— Ален, завтра суд над Пасюком.
— Угу.
— Знаешь, мы все тебе очень благодарны. Мы бы с ним еще долго мучились.
Я отхлебнула чай, обожглась и поставила чашку обратно, не отнимая ладоней от ее гладких боков: погреться.
— Да ладно. Ты же знаешь — с ними только начать. А дальше они и сами все скажут.
— Слишком велико искушение. — сказал Антон тихо, будто припоминая фразу из какого-то учебника. Я посмотрела на него с удивлением: обычно с такой легкостью он цитировал только УК. Антон хмыкнул и снова потянулся к своему кофе.
— Да, — подтвердила я, отставляя в сторону чашку и принимаясь за чебурек — он тоже, между прочим, горячий. — Слишком велико искушение говорить на родном языке. И слышать родной язык в ответ. Аксиома.
Чебурек оказался неожиданно вкусным — мясо такое сочное.
Снаружи, кажется, опять пошел снег — сначала реденький и скучный. Здание прокуратуры подернулось легкой рябью, потом почти совсем пропало и виду, скрывшись в белой пушистой мгле.
— Настоящая метель, — удовлетворенно произнес Антон. — Давай я тебя до троллейбуса буду провожать, чтобы ты не заблудилась.
— Давай ты меня не будешь провожать, а проводишь и посадишь, — поправила я его машинально.
— Что у тебя за привычка к словам цепляться. — сказал он почти весело.
Я промолчала, конечно.
— Гм. Подожди, я еще сейчас кофе возьму.
Он ненадолго отлучился к стойке, а я отвернулась к снежной застекольной круговерти, когда Алина со своим импозантным спутником прошествовали мимо.
— …Алена, ты новый УПК уже читала?
— Угу.
— Что, что скажешь?