- Он не знает, - снова сделала затяжку.
Снова рывок и грохот, и мой подбородок снова до боли сжимают жесткие пальцы.
- Опусти его, ведьма! - яростно прошипел Андрей мне в лицо.
Я скосила глаза - сигарета теперь упёрлась в его пиджак.
- Не могу, - с трудом проговорила я. - Не делай ошибки, следователь, не трогай очки!
Я изо всех сил замахала руками, отбиваясь. Чувствуя, что не успеваю, щелкнула пальцами. Но полицейский не зря ел свой хлеб - оказался быстрее: ударил меня по запястью, а затем сдернул с меня очки...
- Ты смешной, - мне правда было смешно, и я не удержала кривую улыбку.
- Ах ты же ведьма! Почему это я смешной? Потому что увидел наконец твои глаза?! - бешено сжимая мое лицо, прошипел он.
Я сдавленно улыбнулась.
- Нет. Хотя тебе и не стоило этого делать.
Он чуть повел головой, обнажая зубы в оскале, перехватил мои руки и вцепился мне в рот жестким поцелуем. Едва он разорвал эту болезненную муку, и я перевела дыхание, с трудом выговорила, наблюдая как его зрачки то расширяются, то сужаются в бешеном ритме:
- Ты же уже всё понял. Да, ты прав, я живу почти триста лет, и всё потому, что сживаю со света мужчин. У тебя был шанс не стать призраком, не повторить судьбу брата и других, - прикоснулась к боа, - но ты не прислушался к предупреждениям.
Он резко отшатнулся, освобождая и руки, и лицо, выпрямился и отошел, отвернувшись. Я потерла подбородок - больно. Потрогала нижнюю губу - укушена.
Тяжелое дыхание Андрея было нехорошим, с присвистом. А когда он бросил на меня косой взгляд через плечо, заметила, что его лицо потемнело от прилившей крови. Хоть бы не удар!
- Ну? - сказал он и чуть заметным движением помассировал грудину.
Ну вот, уже и сердце прихватило. Может, хоть это заставит его задуматься? Хотя вряд ли: его аура пульсировала в такт с его зрачками, и мне совсем не нужно было это видеть, чтобы знать и понимать - он уже не остановится.
- Ты думаешь, я наслаждаюсь общением с твоим братом? Радовалась князю или купцу?! Любому другому мужчине?! - сдерживая истеричный смех, кивнула на второе призрачное лицо - князя Ольшанского.
Он занимался своим любимым делом - снова и снова пытался вырваться из переплетения других душ, бросая на меня испепеляющие взгляды и шепча всё новые и новые планы мести проклятой ведьме. Я усмехнулась - кажется, они с Андреем подружатся, оказавшись в одной связке.
Князь был первым, и потому, наверное, я до сих пор помню, как он взял меня, четырнадцатилетнюю девчонку, как потом закрыл в спальне. И как я сбежала.
Меня спрятала в шатре цыганка, что гадала на базаре любому желающему за медяк. Именно она рассказала мне о проклятии, о том, что каждый мужчина, который будет испытывать ко мне сильные чувства, будь то любовь или ненависть, да ещё посмотрит в глаза и украдёт поцелуй, станет навеки моим. И даже смерть не разорвёт эту связь. И что стареть я начну только после того, как соберу тринадцать душ, и только после этого смогу умереть.
- Слышишь ты, глуподырый! Вытащи меня отсюда, и мы вместе поквитаемся с этой тетёхой! – шелестел слева князь Ольшанский и всё дергал и дергал своё призрачное тело, накрепко сплетённое с другими душами.
Он никак не мог забыть, как нашел и вытащил меня из цыганского шатра, как женился, дал своё имя, боясь потерять, как проклинал, ненавидел, но валялся в ногах, умоляя о благосклонности.
- Ты нужен госпоже, служивый! - тихо пел над правым плечом дух купца, пытаясь заглянуть в глаза Андрею. Он, наверное, единственный, кто меня любил в самом деле, и теперь служил мне верно, хотя и странно. - Она же вас, дураков, бережёт, отдаляется как может, прячется. Но ты не слушай её, нас тут набралось сколько нужно, одного только и не хватает!
Да, мой купец всегда глядел в корень. За то и любила его, тоже, пожалуй, единственного из своих мужчин.
- Думаешь, я просто так надеваю темные очки, ношу широкополые шляпы и прячусь в тень? - опять рассмеялась, горько и обречённо.
- И... что теперь? - голос Андрея был тихим, хотя я слышала в нём бушевавшую бурю.
- А чего ты хочешь? - Нет, правда, мне было интересно.
- Хочу свободы для своего брата, - проговорил он всё так же тихо, глядя на меня с ненавистью. Но, кажется, уже и сам понимал, что хочет невозможного.