Выбрать главу

Но она ведь уже большая! И даже умеет ставить заплаты! И мама не может, не имеет права прятать от нее иглы, когда они ей нужны больше всего на свете! Она не какой-нибудь бестолковый младенец! Чтоб этих дураков корова забодала!..

При этой мысли обида и унижение снова заполыхали в ее душе всеми оттенками черного, а из глаз брызнули горячие слезы ненависти. Разгневанно стиснув губы так, что черный комок льда в груди блаженно заворочался, Ануш зажгла светильник и выскочила в сени: в правой стене коридора зияли покосившимися дверными проемами два чулана. Может, мама убрала иголки туда?

Девочка нырнула в душную пыльную тьму первого и пробежала глазами по полкам: горшки, кувшины, несколько дырявых котлов, медные тарелки, прялка, корыта, ведра — и пыль, пыль, пыль…

Дверь второго чулана была закрыта, и потребовалось немало трудов и ухищрений, чтобы она сдалась под напором хозяйки. Через час с протяжным мерзким скрипом приоткрылась она ровно настолько, чтобы очень маленькая и очень худая девочка еле-еле смогла протиснуться боком. Ругая себя за то, что не догадалась погасить лампу, пока боролась с упрямой дверью, и теперь получит еще и за сожженное среди бела дня масло, Ануш подняла устало коптящий светильник, оглядела каморку и угрюмо вздохнула.

Конечно, сложенные здесь покойной бабушкой вещи были намного интереснее котлов, прялок и корыт, но ни в книжках с непонятными картинками, ни в пузырьках из цветного стекла, ни в фигуристых бронзовых ступках, ни в иных предметах, назначение которых девочка не могла себе и вообразить, иголок не оказалось.

Понуро втянув голову в плечи и представляя — а вернее, не представляя, что будет врать вечером маме, — Ануш повернулась, чтобы выйти. Странно, но против того, чтобы сказать правду, отчего-то восставало всё ее существо.

Взгляд ее упал на маленькую полочку над притолокой. Точнее, на водруженный на нее ларец.

Забраться на стопку толстых книжек и достать любопытную вещицу было проще простого, и уже через пару минут девочка спрыгнула на пол и, дрожа от нетерпения, распахнула украшенную сканью крышку.

Иголок там не оказалось тоже, но зато нашлось кое-что иное.

Как завороженная подняла Ануш безделушку за тонкую цепочку, и на нее глянуло желтым глазом серебряное сердце. Девочка охнула в восхищении и осторожно коснулась пальчиком камня-зрачка, сиявшего, казалось, своим, внутренним светом.

Теплый.

Она снова дотронулась до камня — не показалось ли — но нет, прозрачный как слеза камушек размером с лесной орех точно был согрет чьей-то рукой. Дивясь такому чуду, Ануш завертела в руках украшение, жадно разглядывая затейливый узор на кромке и обратной стороне.

Восхищению Ануш не было предела — она с первого взгляда влюбилась в свою единственную драгоценность. Позабыв об утреннем позоре, она долго терла подолом разорванного платья мутно-серое серебро. А когда оно заблестело, накинула цепочку на шею, выпрямилась, запрокинула голову горделиво, словно все сокровища мира пали к ее ногам, улыбнулась задорно — и вдруг черные стены чулана в грязных пятнах умирающего света закружились, взвились ввысь и пропали…

* * *

— Ануш? Ты слышишь меня?

Девочка вдруг услышала надтреснутый тихий голос, словно старушка говорила откуда-то издалека. Она очнулась, заворочалась тревожно — и тут же ее что-то резко шлепнуло по боку.

— Ну, попрыгай еще у меня, скотина…

Ануш испуганно открыла глаза — и тут же зажмурилась.

Вместо чуланной тьмы вокруг простиралась деревенская улица, щедро залитая полуденным солнцем. Ряды аккуратных беленых домов, разделенные пыльной лентой дороги с травяными каймами, тянулись до самой околицы.

Их новая деревня, без сомнения! Некоторые дома и резной сруб колодца на перекрестке Ануш успела запомнить: это совсем недалеко от…

— …от того места, где тебя избили эти мерзавцы, — настойчиво прошептал голос, и свежие еще воспоминания и ощущения с новой силой вспыхнули в ее груди, пробуждая от недолгой спячки колючий ледяной ком.

— Ну, чего встала, пошла! — резкий мальчишечий голос разорвал мучительное забытье, и новый удар по тому же боку ожег кожу Ануш.

Ярость, слепая, белая ярость полыхнула в сердце девочки, как береста в костре, порождая невыносимое в своей пугающей сладости желание бить, топтать, крушить, ломать, она стиснула кулаки…

И поняла, что у нее нет пальцев.

Вскрикнула в ужасе — но изо рта ее вырвалось утробное мычание.

— Ступай, ступай!..