Тут Вовчик зарыдал во весь голос, вцепившись руками в свои волосы.
— Скажите мне? Жива она?
И стал биться лбом о стол, так что сидящий рядом полицейский был вынужден удерживать его. Только это не сильно помогало.
— Я плохой сын, — орал Вовчик, в очередной раз ударяясь об стол, — я плохой сын!
— А ну прекрати истерику, Волков! — крикнул тогда полицейский, который пытался его удержать, и толкнул его в бок.
Вовчик, не удержавшись на стуле, упал на пол и тихонько заскулил:
— Я плохой сын!
— Посади его на место, — раздражённо приказал охраннику следователь. — И психиатров вызови.
Вовчика с трудом водрузили на стул, он больше не орал и не скулил, только тихонечко раскачивался и подвывал. Взгляд его блуждал по кабинету.
Следователь щелкнул пальцами перед его лицом, и Вовчик с трудом сфокусировал взгляд на пальцах и замолчал.
— Значит, говоришь, покойница в подвал тебя притащила? — спросил следователь.
Ответом ему было тихое подвывание.
Глава 34.
Вовчик уже неделю находился в психбольнице, но пока в себя, по словам докторов, ещё не пришёл, лежал, отвернувшись к стенке и изредка тихонечко поскуливая, на манипуляции медицинского персонала никак не реагировал, послушно давал сделать себе укол, или взять кровь на анализы, позволял вывести себя на прогулку во внутренний дворик и там замирал у стенки в то время, когда его друзья по несчастью хаотично бродили между трех дубов или пытались общаться с гуляющими на другой полянке женщинами.
Вовчика же, казалось, ничего не интересовало. Отрешённым взглядом смотрел он на окружающий мир, а чаще взор его был обращен на землю. Иногда он будто оживал, внимательно смотрел в глаза процедурной медсестре Марье Ивановне и вполне осознанно спрашивал:
— Она жива? Скажи мне жива?
Но Марья Ивановна не понимала, чего он от неё хочет.
— Опять ты за своё, Волков! Жива – не жива! — ворчала она. — Давай поворачивайся задом, уколю тебя да дальше побегу. Дел ещё выше крыши!
И Вовчик замолкал. Его лицо становилось бесстрастным, будто мраморным, и он снова возвращался в свой мир.
Лечащий врач Сергей Петрович посматривал на Вовчика с подозрением. Обычно тот при поступлении устраивал скандал, саботировал лечение, всячески нарушал режим, протаскивая на отделение всеми правдами и неправдами алкоголь, приставал к санитаркам и обретался большей частью в изоляторе. Пришибленный тихий Вовчик вызывал опасения.
— Не к добру это всё, — тихо говорил Сергей Петрович медсёстрам. — Следите за ним внимательнее! Как бы не сотворил с собой чего-нибудь.
Но дни сменялись один на другой, а Вовчик творить с собой пока ничего вроде бы не собирался, даже стал выходить в холл по вечерам. Там по вечерам постовые сёстры включали для пациентов телевизор. Показывали в основном комедии. Здесь считали, что смех положительно влияет на пациентов и помогает выздоровлению.
Но на экран Вовчик не смотрел, он удивлённо разглядывал одну из пациенток. Эта женщина с отекшим от чрезмерного употребления горячительных лицом была Вовчику смутно знакома. Была она невысокого роста, светлокожая блондинка с мутными зеленоватыми глазами и статной фигурой. Вероятнее всего, когда-то была она красива, но образ жизни наложил отпечаток на её внешность. Вот она поправила чёлку, вот повернула слегка голову.
Вовчик напрягал память, пытаясь вспомнить, откуда её знает, но пазл никак не складывался.
Женщина не обращала на Вовчика никакого внимания, да и ни на кого внимания не обращала, ходила вокруг постовой медсестры Нины Владимировны и канючила:
— Слышь, подруга, выпить дай, а! Ну, дай! Я знаю, у вас тут спирт есть! Ну, чё ты как не родная! Видишь, плохо мне!
— Тебе, Надька, постоянно плохо, — беззлобно отвечала ей Нина Владимировна. — Остальным тоже плохо, а спирта на всех не напасёшься.
— Ты мне про остальных не гони, Нинель, — не унималась Надежда. — Только мне дай, ну! А остальным мы не скажем.