***
Про «любить до гроба» и «носить на руках», это, конечно, Надежда придумала. Но не рассказывать же всем, что встретились они с Вовчиком случайно здесь в психбольнице в коридорчике. Оба были слегка пьяненькие, так как Надюха не хуже Вовки умела пронести запрещённое горячительное в стационар. А Вовка ещё и ключ от выхода во дворик сумел каким-то образом стырить. А чего ещё двум одиноким непонятым и неоцененным сердцам нужно. Было бы с кем поговорить душевно за рюмочкой-другой. Рюмок, правда, у них не было. Пили прямо из горла, сидя на травке под сиренью. Вот и потянуло их с неистовой силой друг к другу. Сидячее состояние перешло в лежачее.
Надюха и не помнит потом больше ничего. Пришла в себя уже на койке под капельницей. А ведь надо же, закрепилось в ней Володькино семя. С мужем столько лет жила, забеременеть не получалось. Он её пустоцветом обозвал, да к другой подался. Тогда-то она и начала к рюмке прикладываться, сначала понемногу по вечерам, потом всё больше и больше, работу потеряла, стала частой гостьей их городской психушки. А теперь вот, оказывается, не пустоцвет она совсем! Родила себе кровиночку ненаглядную! А как же ребёнку-то без отца прожить! Конечно, никак! Сыну отец нужен!
А тут Вовка нарисовался, вот он, миленький. И в Надюхином мозгу моментально созрел план. Володеньку нужно к рукам прибрать! Смутно помнила она, как жаловался ей Вовчик на судьбу свою горькую да бывшую жену-злодейку, ведьму проклятущую. «Один, одинёшенек я на белом свете остался, — плакался Володенька там в садике, — мамка и та меня понять не может, только ты одна меня и понимаешь». И проникновенно глядел в глаза.
Конечно, Надюха же не змеюка какая-то. Уж она-то тоже в жизни настрадалась. Знает, каково это, быть преданным самыми близкими людьми. Но сейчас у неё был сынок, маленькая козявочка. И у него должна быть настоящая семья. А Вовчик на роль мужа — не самая худшая кандидатура. Папаша ведь родной. Вот и решила Надька во чтобы то ни стало построить крепкую ячейку общества в самые ближайшие сроки.
***
— А, вот не получится у тебя теперь от сына откреститься! — Помахала Надежда указательным пальцем перед Вовкиным носом.
Теперь уже все присутствующие смотрели не в телевизор, а на них. Пациенты следили за ходом разговора с неприкрытым интересом. Даже медсестра оторвалась от своего журнала и подошла поближе.
— Не по-людски это как-то! От родного ребёнка отказываться, Волков, — проговорила она.
Глава 36.
— Да, что вы все привязались ко мне? — хрипло проговорил Вовчик, после стольких дней молчания, слова давались ему с трудом. — Не знаю я ничего ни про какого ребёнка! И вообще я эту бабу в первый раз вижу!
Он встал с кушетки и хотел было уйти к себе в палату. Но Надька тоже вскочила на ноги и преградила ему путь.
— Как это в первый раз видишь! А кто мне под сиренью тут в садике в любви клялся да самой лучшей называл? Вот и верь вам потом, проходимцам! А таким порядочным казался! Несчастным прикинулся! Жалился, что Светка, жена твоя бывшая, ведьма такая, бросила и скрылась, обобрав до нитки! А я-то дура уши развесила, доверилась, думала – семья у нас случится, сына родила, наследничка. А ты!
Надька громко зарыдала.
— Гад ты, Владимир! Вот ты кто! — причитала она, размазывая слёзы по опухшим щекам и дубася Вовчика по груди кулачками. Глаза, и так опухшие, стали щёлочками, нос стал синевато-красным, а её лицо, имевшее до этого момента землистый оттенок, теперь сделалось ярко-красным. В какой-то момент Надька стала заикаться, потом поперхнулась собственной слюной, захрипела, ослабела и стала заваливаться на Вовчика. Тому ничего не оставалось, как придержать её, обняв за плечи.
Тут то он и вспомнил всё: и бутылку водки, пронесённую в штанине, и ворованный ключ от сада, и куст сирени, и, что был он там совсем не один, урывками память подбрасывала воспоминания о поцелуях и жарких объятьях, и тепло, которое накрыло его толи от принятой водки, то ли от чего-то другого, вот только лицо женщины помнилось неотчётливо. А напрячь память и окончательно увериться, что был он тогда с Надеждой, Вовчику не дали.