Приснился разговор с Валеасом, причем они были похожи на мультяшных персонажей, словно карандашные наброски в несколько линий, и вовсю скакали по комнате – со шкафа на люстру, с люстры на подоконник, но вроде бы пришли к согласию насчет того, что Ола не будет за него работать, а поедет на Осенний бал. Жаль, это не наяву, трудный разговор еще впереди.
Так увязла в этих мыслях, что забыла возобновить защиту, выбравшись из автобуса. Спохватилась, когда к ней с тихим шелестом спикировал медузник, и полосатые черно-белые щупальца с шевелящимися ворсинками почти коснулись ее головы. Опомнившись, Ола активировала заклинание, и кровосос уплыл в темные небеса, словно упущенный воздушный шарик.
Повернув на свою улицу, она издали увидела, что перед их дверью кто-то стоит. Женщина. И скорее всего, колдунья: без зонта, но медузники ее не трогают.
Длинный плащ с капюшоном блестел и переливался в свете фонаря, словно конфетная обертка. Гостья потянулась было к звонку, но опустила руку, как будто не решаясь нажать на кнопку. Подойдя ближе, девушка заметила, что она беспокойно переминается с ноги на ногу. А плащ у нее весь в стразах, потому и сверкает, и лаковые туфли на каблуках украшены розочками, как на кремовых пирожных.
Обернувшись, она улыбнулась накрашенными губами, ярко-розовыми с блестками:
– Ты, наверное, Олимпия? А меня зовут Клеопатра, можно Лепатра, я к этому имени привыкла. Я про тебя слышала.
Ола про Лепатру тоже слышала – главным образом, всякое нелестное. Вроде бы та нарушила какой-то запрет, что-то взяла у Текусы без спросу. Старая колдунья и сердилась на нее, и жалела: «себе дуреха навредила, ох, навредила, теперь совсем пропащая, дело времени».
Из обрывков разговоров девушка поняла, что Клеопатра Мерсмон приехала на Манару вслед за старшей сестрой и вначале тоже просилась к Текусе, но ее не взяли: лесные учат лесных, классические – классических, специфика разная. Чтобы не расставаться с Изабеллой, младшая пошла в ученицы к Розмари из Гревды, но часто бывала у Текусы в гостях. И уже после того, как обе сестры закончили обучение, стащила у нее какое-то снадобье, неполезное для здоровья. Ола решила, что речь идет о наркоте. Порой Текуса вспоминала эту историю и вовсю ругалась, не столько со злостью, сколько с жалостью к «дурехе Лепатре».
– Зайдете? – спросила девушка, повернув ключ.
– Зайду, если не выгонят… Давай на «ты».
Выгонять ее было некому: старая ведьма спала, в этот час она обычно посещает Отхори. Гостья повесила на крючок в прихожей свой сверкающий гламурный плащ, и они отправились на кухню.
У Лепатры были такие же светлые, в белизну, волосы, как у Изабеллы и Валеаса, но на этом фамильное сходство заканчивалось: черты лица немного «лягушачьи», широкие скулы, толстые веки, чуть вывернутые пухлые губы. Радужка голубых глаз светлее, чем у сестры с племянником. Во взгляде ни ее задумчивой прохлады, ни его ледяной властности – скорее, присутствует оттенок нервозности.
На ней была шуршащая блескучая юбка до щиколоток, фиолетово-розовый жакет с вышивкой на воротнике и декоративными парчовыми заплатками, блузка в оборках, шею охватывало в несколько рядов алмазно-жемчужное ожерелье, в ушах такие же серьги. Благодаря столичным журналам Ола была в курсе, что это последний крик моды, но гостья все равно смахивала на участницу комического шоу.
Вдобавок туалетная вода у нее на любителя, с ноткой закисших яблок – неужели это модный аромат? Или в кармане у Лепатры завалялся яблочный огрызок?
– Учуяла?.. – глянув на девушку остро и как-то горестно, спросила гостья.
И сразу, не дожидаясь ответа, принялась рассказывать о себе:
– А что мне оставалось делать, если Белка всегда была красивой, а я нет? Мы с ней сводные сестры, она старше на четыре года. Ее мать умерла от укуса крыжавки, не успели спасти, а с моей папа сошелся уже после, но она укатила на Лаконоду, а меня подбросила ему. Так и жили втроем, он для нас нянь и гувернанток нанимал. У нас было все, только папа принадлежал к подвиду В, а мы обе – подвид С. Мы из Дубавы, а учились тут, на Манаре, Белка у наставницы Текусы, я у наставницы Розмари. Я бы все отдала, чтобы быть такой, как Белка. Тебе не понять, ты ведь тоже из красивых... – она удрученно вздохнула. – Волосы – наживное, отрастут. Когда в начале зимы Магаран посетила с визитом Зимняя Госпожа, Белку позвали на службу при дворе, а меня не приглашали, никто даже не заикнулся. Мы с сестрой тогда в первый раз надолго расстались, в Танхалу я за ней не поехала. Меня бы во дворец не взяли, а стоять под окнами да гадать, что за этими окнами происходит, радости мало. Потом уже, когда Белка вернулась, я приставала к ней с расспросами, а она все про библиотеку да про библиотеку, как будто больше там не было ничего интересного. Сказала, что только ради этого согласилась, и это в ее духе, но книжки не помешали ей закрутить роман с каким-то механиком из Трансматериковой. За это ее выгнали из придворных и отправили в ссылку – обратно на Магаран. Живот-то не утаишь. Могла бы скинуть, для колдуньи недолго, но она сама не захотела. Мы ведь, кто подвид С, нечасто можем забеременеть, это наша расплата за долгую жизнь, вот Белка и побоялась, что после выкидыша ничего больше не будет. Поселилась она у наставницы Текусы, я в то время тут не показывалась. Потом уже узнала, что как подошло Белке время рожать, в окрестных домах разом пробки повылетали и молоко свернулось, да еще в трансформаторной будке на соседней улице все перегорело. Белка тогда подхватилась, оделась во что попало и ускакала в Лес, а наставница Текуса кинулась вдогонку. Там сугробы намело – человек без лыж с головой бы ухнул, но они же лесные, по сугробам как по асфальту ходят. Люди думали, конец им, но через несколько дней объявились живые-здоровые, закутанные в меха, с ребеночком. Ясно, кто им помог. Ну, ты в курсе, с кем лесные дружбу водят, я слышала, ты и сама успела… Поставь чайник!