– А если бы это проявилось у близкого тебе человека, все равно бы, что ли, прибил?
– Если считать за близких наставницу Текусу и мать, они этим не страдают.
– А если бы кто-нибудь другой – допустим, если бы кто-то стал тебе не безразличен и с синдромом? – не отставала Ола.
Мог бы отмахнуться, но снизошел до ответа:
– Если бы да кабы, я бы постарался из такого человека это выбить. А если все безнадежно, прибил бы.
– Ага, или выбить, или прибить… Тебе известны какие-нибудь другие способы взаимодействия с окружающими?
– Ешь свой ужин и ложись спать. Завтра с утра опять займешься тем же самым.
Ола освоила эту технику за неделю. Только никаких «спасибо Валеасу» – не тот случай, когда стоит говорить спасибо. Кожные покровы к этому времени по большей части уже не болели, а зудели, но блокировка и от зуда спасала.
В окрестностях стояла сонная тишина: имущество вывезли, все разъехались, теперь это городок-призрак, который все глубже погружается в травяной омут, населенный птицами, шмыргалями, насекомыми, ящерицами и перекидниками. Изредка слышались человеческие голоса, звуки ударов, треск ломаемых досок: хозяйственные люди растаскивали брошенные постройки на дрова и на стройматериалы, а то и вышибали двери в поисках чего-нибудь полезного. О чокнутой ведьме, которая с матом гнет решетки на окнах, они были наслышаны, и гостиницу, где изнывала от скуки Ола, обходили стороной. Ну, хоть бы кто-нибудь сюда заглянул… Валеас навещал ее утром и вечером, приносил еду, питьевую воду, ранозаживляющую мазь, менял бинты и опять исчезал, почти не удостаивая пациентку болтовней. Единственное утешение – девушками он в принципе не интересуется, а то было бы вконец обидно.
Одуванчики под окнами превратились в пуховые шары, их семена отправлялись путешествовать, а рядом уже раскрывались новые бутоны. В бывшей гостинице обитали перекидники: распластаются на потолке, словно вкривь и вкось прилепленные салфетки одного цвета со штукатуркой, и охотятся на мух, свесив клейкие ловчие нити. Ничего интересного. Только однажды среди них поднялся переполох, когда снаружи забралась сине-зеленая в малиновых переливах ящерица величиной с ладонь, с длинным ворсистым хвостом, завернутым в колечко. Оказавшись на потолке, она распрямила хвост, махнула им, словно щеткой, и смела за раз двух перекидников. Когда она побежала по стене вниз, к трепыхающимся на полу жертвам, их собратья зашевелились и наперегонки поползли, торопясь забиться за старый шкаф – оттуда их никаким хвостом не достанешь.
Пока мелкий хищник, похожий на разноцветную игрушку, поедал добычу, Ола сходила за шваброй: кто ее знает, эту тварь, вдруг ядовитая. Вернувшись, первым делом закрыла дверь, а то еще прошмыгнет в коридор, и гоняйся за ней потом.
Оторвавшись от трапезы, рептилия подняла миниатюрную головку. Глаза-бусины прятались в телескопических кожистых конусах.
– Пошла вон! – рявкнула Ола, угрожающе наставив швабру.
Гостья метнулась прочь, сиганула через подоконник. О визите напоминали только останки растерзанного перекидника. Девушка не рассчитывала на такую легкую победу. Или ящерица раньше была ручная, или подчинилась потому, что Ола лесная ведьма – звери их слушаются.
Валеас показал, как залечивать на себе раны: «Чем скорее с этим управишься, тем раньше отсюда выйдешь». После этого Ола заподозрила, что он мог бы вылечить ее и побыстрее, если бы взялся за дело всерьез. Нарочно тянет, чтоб она все сделала сама.
– А ты на мне попрактиковаться не хочешь? – спросила она, сощурившись.
Веки уже не такие безобразно опухшие, как вначале, можно эффектно щуриться. Хотя ресницы еще не отросли.
– Я и так умею, а ты учись. Даже к лучшему, что тебя так отхерачило в портале. Теперь у тебя есть стимул, чтобы освоить технику регенерации.
Когда он ушел (и можно надеяться, ушел достаточно далеко), Ола шепотом обозвала его нехорошим словом, характеризующим интимные пристрастия оппонента. В его присутствии не рискнула бы, даже про себя: вдруг он за это убьет.
Со второй задачей она тоже справилась. Уже не ковыляла кое-как, потому что все стянуто, а ходила почти как раньше. Спросила, как восстановить волосяные луковицы, если кожа на голове содрана лоскутьями. Валеас ответил, что этого ей не осилить, он это сделает сам, после того как все заживет. Что ж, тогда тем более незачем с ним ссориться.