В следующий момент Ола поняла, что отлично ее знает. Вот, значит, как выглядела Текуса Ванха в молодости.
– Здравствуйте! Мне сейчас очень нужен ваш совет, а то я в такую хрень вляпалась…
– Давай-ка сначала все лишнее уберем. Ишь, чего нахваталась… И хватит уже сквернословить. Когда попала к нам год назад, такая воспитанная девочка была, не ругалась через каждое слово, а нынче тебя чуток послушать – уши вянут.
– Ну… Вы же сами однажды сказали, с кем поведешься…
– Так-то оно так, но ведь повелась ты здесь не только с грубияном Валеасом, а еще со мной, и с Изабеллой, и с кем ты на складе вместе работала, а там сплошь приличные люди, я их знаю.
Говоря, Текуса проворно, словно грядку пропалывала, выдергивала из Олы «нитку» за «ниткой», и те исчезали в бледных вспышках, как будто сгорали дотла прямо у нее в пальцах.
– Чего же ты не с Изабеллы берешь пример, а с ее сыночка-бандита? Ну-ка, повернись. Ишь, на спине-то больше всего, но сейчас уберем. Дело нехитрое, что бы там Клаус Риббер о себе ни возомнил. Я его помню юнцом сопливым. Еще тогда это был угрюмец, на весь женский пол жестоко обиженный, да из таких, которые лучше всех знают, как полагается жить другим людям. Вот и готово… Кабы не Лес, они бы до твоего нутра добрались, а так, вишь, снаружи повисли.
– Спасибо! Научите меня, пожалуйста, что надо сделать, чтобы он не нашел нас? Я путала след, но это не помогло.
– Чтобы запутать след против искушенного мага, знаний и умений надо побольше, чем у тебя. Но кое-что подскажу, должно помочь. Наперво очень внимательно проверь Аниту на предмет всевозможных колдовских меток на одежде и на теле.
– Я проверяла, ничего нет. Ее сапоги и кардиган я утопила – может, там что-то было.
– Колечки-сережки у нее есть?
– Нет, не видела… Только ожерелье на шее, платина с бирюзой.
– Эх, молодчина девонька, самое главное прозевала! Ожерелье долой – для Клауса это зацепка на расстоянии, ориентир. Если оно помечено, тебе не хватит опыта это определить, потому что металл, здесь подсказки от Леса не жди, а уж Клаус наверняка на нем отметочку поставил. Заодно еще кое-что сделай: наведи на ожерелье чары подобия и отдай какому-нибудь лесному зверю, который поиграться любит, чтоб уволок подальше, а сами бегите в другую сторону. Коли все сделаешь правильно, Риббер пойдет за ожерельем. Поняла меня?
– Да! Так и сделаю.
Потолок и стены «Бестмегаломаркета» начали истончаться, словно сквозь них пробивалось рассветное сияние.
– Погодь просыпаться, еще кое-что скажу!
Дальнейшие слова Текусы заглушил шум ветра в кронах хвоецвета.
Ежась от утреннего холода, Ола вылезла из спальника. Она чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, никакой тошноты. Что делать, ей объяснили, но она так и не вышла наружу, так не посмотрела, как выглядит многоэтажный бетонно-стеклянный Бест под призрачным небом Отхори… Когда еще у нее появится такая возможность?
После завтрака Анита поменяла лечебные носки. Использованные Ола спалила колдовским пламенем, которого в ее исполнении хватало ненадолго, пришлось поджигать горелые остатки четыре раза.
Анита без возражений согласилась расстаться с ожерельем: все что угодно, лишь бы не оказаться снова во власти чокнутого Санта-Клауса. Заодно вспомнила о сережках, которые сняла и спрятала в потайной карман своего трикотажного платья, после того как зацепилась за ветку и чуть не порвала мочку уха.
Серьги с бирюзой и бриллиантами Ола зашвырнула в ручей, который скакал по камням в направлении Тайвы – блеснули и пропали. Ожерелье отдала встретившейся по дороге крысобелке: сперва подманила, вертя в пальцах интригующую вещицу, потом будто бы случайно уронила в траву, отвернулась… Зверек шустро спустился по стволу, воровато глянул на людей, цапнул добычу и во всю прыть кинулся наутек, только встрепанный рыжевато-серый хвост мелькнул в листве.
Анита смотрела на это и улыбалась. По-настоящему улыбалась. Впервые за все время.
– Ну, идем! – позвала Ола, поднимая рюкзак.
И они зашагали по лесистому склону дальше на север.
– Ты попробуй представить себя на месте Памелы. Я понимаю, что у некоторых проблемы с воображением, но все равно попробуй. Тебе семь лет, у тебя есть мама – твой самый любимый человек, самый важный для тебя человек. И мама тоже тебя любит, до кучи всякого тебе покупает, но ей все время не до тебя. А если пристаешь к ней пообщаться, она или отмахнется, или рявкнет. И тогда как будто солнце тускнеет, сразу чувствуешь себя ненужной. Словно ты одна во всем мире, которому на тебя наплевать, и на фига тебе жить, если ты даже самому близкому человеку не нужна, только путаешься под ногами и раздражаешь? Если и дальше так пойдет, лет через шесть-семь можно додуматься до суицида. А если не хватит смелости или откачают, еще через три-четыре года будут все шансы вляпаться в дерьмовый роман с каким-нибудь уродом из тех, которые липнут к виктимным девочкам. Представь себе всё это. И не плачь, я же не для того говорю, чтоб ты шла и ревела, а чтобы ты поняла, что надо исправить, когда вернешься домой. Памеле семь лет, время у тебя есть.