– Мари!.. – сказала она трагически. – Не отрицай – я все знаю.
– Ты о чем? – удивилась Синицына.
– О чем? О вашем романе с князем Засимским, вот о чем!.. – отчеканила Анна Петровна. – И тебе не стыдно? Зачем ты скрыла от меня? И это называется дружбой?!
– Ах, Анета! – испугалась Синицына. – Я сама ничего не понимаю! Ради бога, скажи скорей, что про меня говорят?
– Да все. Все известно. Скажи только – давно это у вас?
– Ничего не понимаю… Должно быть, с сегодняшнего утра.
– Как? Ты любишь его только с сегодняшнего утра? – удивилась гостья.
– Нет, я, напротив, я отвергаю его. Я сразу решила – ни одного поцелуя…
– А он?
– Я… ничего не знаю, – искренно призналась Синицына.
– Так, значит, это ложь, этот ваш многолетний роман? Мари, заклинаю тебя, говори правду!..
– Многолетний роман? Ничего не понимаю. Я видела его всего один раз и почувствовала, что он потерял голову. И… больше ничего. Я неприступна…
Гостья расчувствовалась.
– Дорогое дитя мое! Какой ужас! Так это, значит, он сам распускает о тебе гнусные слухи и портит твою репутацию! О, низкий человек!..
– Ты думаешь? Зачем же это ему?
– Чтобы лучше поймать тебя в свои сети. Женщина с испорченной репутацией, сама понимаешь, уж не будет особенно дорожить собой.
– Какой он, однако, тонкий человек! – с плохо скрытым восторгом прошептала Синицына. – И какой хитрый! Знаешь, Анета, он делал вид, что велел мне звонить только из-за моего дела. Ха-ха! Я-то, положим, сразу догадалась.
– Ну, будь же осторожна с этим коварным стариком, – посоветовала подруга, уходя.
А Синицына, оставшись одна, села к туалетному столу и долго рассматривала свой профиль в два зеркала. Потом чарующе-гордо улыбнулась и сказала, кивнув себе головой:
– Здравствуй, княгиня Засимская!..
Нелегкая
Это было самое страшное святочное приключение, какое когда-либо доводилось мне слышать.
А тут вдобавок, очевидно не без содействия самого дьявола, мне пришлось даже сыграть некоторую роль, быть не последней спицей в этой сатанинской колеснице.
Постараюсь рассказать все подробно и, насколько могу, спокойно.
Семейство Федоровых состояло из мужа и жены, милых и веселых молодых супругов.
Я у них бывала редко и почему-то (вот здесь-то, по-моему, не без дьявола) вспомнила о них именно под рождественский сочельник двадцать третьего декабря. Мало того, что вспомнила, – решила пойти посидеть у них вечером.
Зачем мне это понадобилось – до сих пор понять не могу. Просто, выражаясь красочным народным языком, «понесла меня к ним нелегкая», а раз человека несет, то роль его не активная, а пассивная, и никаких причин и аргументаций от него требовать не полагается.
Принесло меня к Федоровым довольно поздно, и я не застала их дома, а горничная очень настоятельно просила меня подождать.
– Барыня телефонировала, что обязательно к половине двенадцатого дома будут, а потом барин телефонировали, дома ли барыня, и обещали, что скоро придут.
Я решила вернуться домой, но та самая «нелегкая», которая понесла меня к Федоровым, очевидно, не хотела выпустить меня из рук, пока не добьется своего. Она заставила меня снять пальто, понесла в гостиную, забила в мягкий угол дивана, завалила под спинку подушку и сунула в руки альбом с хозяйскими тетками.
На девятой тетке раздался звонок, и влетела оживленная, раскрасневшаяся хозяйка.
– Ах, дорогая моя, как хорошо, что вы пришли! Мы сейчас будем пить чай. Мужа еще нет? Знаете – теперь прямо мука достать из театра извозчика. Я так боялась, что опоздаю, бежала как сумасшедшая. Я красная?
– Чего же вы так торопились? – удивлялась я.
– Как же! Мне не хотелось, чтобы вы меня ждали.
– А почем же вы знали, что я приду? – еще больше удивилась я.
Она смущенно засмеялась.
– Ах, это я так… все путаю. Мне просто хотелось скорее домой; думаю про вас – вдруг она зайдет? Не заходит, да вдруг и зайдет. Что, я очень растрепанная?
Минут через десять влетел муж. Тоже розовый, тоже оживленный и также неистово обрадовался, увидя меня, и также принялся разделывать извозчиков.
– Сущая беда с ними! Если бы я не был таким страстным театралом, ни за что бы не ходил по театрам. Сущая мука! Сегодня, например, пришлось из театра пешком бежать. А ты, Лизочка, дома была?
– Да, я была дома, – начала было Лизочка, но, взглянув на меня, быстро затараторила, – то есть… что я все путаю… Я сама только что пришла. Я была в балете.
– В каком балете? – вяло полюбопытствовала я.
– В этом… как его… знаете, еще где цветок, а потом танцуют… Чудесный балет. Я обожаю балет «Корсар», «Дон-Кихот». Я знаю наизусть прямо каждое па. А ты, Жорженька, где был?