— Старуха? Я разве сказал, кто именно жаловался?
Женщина опустила взгляд и часто заморгала.
— У вас есть документы? — спросил Керченский.
— Да, есть, — уже более мягким голосом ответила она.
— Предъявите!
Женщина скрылась, оставив дверь приоткрытой. Спустя несколько минут из щели показалась рука с паспортом.
Керченский взял паспорт и сказал:
— Разрешите войти.
Дверь распахнулась, он ступил на порог. Перед ним предстала она, в сером халате, босиком — худая и хрупкая. Заспанная, зевает, откидывает длинные прямые волосы, что спадают на плечи и руки. Керченский открыл паспорт: «Айтемирова Гульназ Забировна, год рождения 1979». Он снова взглянул на Гульназ. Возраст выдавали лишь уставшие большие глаза и несколько тонких морщинок вокруг.
Он взглянул на дату выдачи документа: «18 августа 1997 года».
— Это что, шутка? — с насмешкой в голосе спросил Керченский.
— Что? — она вырвала документ из его рук. — Я ничего не знаю. Паспорт есть, что ещё надо?
— Я не закончил, отдайте документ! — Керченский шагнул навстречу.
— Ты пришёл в мой дом, требуешь показывать документы! Какое право имеешь?
— Эй-эй, прошу обращаться на «вы», — он протянул руку, — и попрошу вернуть паспорт.
Паспорт снова опустился в его ладонь. Гульназ сомкнула руки в замок и отвела взгляд.
— Вы в курсе, что паспорт нужно менять по достижении двадцати лет?
— Нет!
— В доме есть ещё кто-то? — спросил Керченский и зашагал по коридору.
Гульназ бросилась к нему, преградила путь, расставив руки. Лицо изменилось, на лбу вспухла вена, рот искривился в гневе.
— Ты не можешь вот так войти в мой дом! — закричала она. — Это. Мой. Дом.
— Или позволите мне осмотреться, или вам придётся проехать в отделение, — грубо отчеканил он. — Я не шучу.
Гульназ блеснула сердитым взглядом и отошла к стене, освободив проход. Керченский коротко кивнул. Он прошёл в зал и почувствовал, как за ним последовала и Гульназ.
Посреди комнаты стоял квадратный деревянный стол, на котором аккуратно выстроились в ряд несколько глиняных статуэток козлов с длинными искривлёнными рогами. Козлы стояли на задних ногах, а передние, вытянутые вперёд, венчали не копыта, а человеческие руки. Кое-где Керченский разглядел отпечатки пальцев на застывшей глине — стало быть, самодельные. Рядом лежала колода карт, несколько флаконов с мутной белёсой жидкостью, амулет с зелёным глазом на длинной верёвке. На стенах развешены картины в угловатых выморенных рамах. На картинах были изображены кости животных и людей на фоне потрескавшейся от зноя земли. Черепа, хребты, выбеленные под жарким пустынным солнцем и на всех картинах одинаковая фигура на заднем плане: чёрный балахон и две зелёных кляксы вместо глаз.
— Я знаю вас, — с ухмылкой произнёс Керченский, — вернее, слышал.
— И что же ты обо мне слышал?
— Многие слышали странные истории про ведьму. Я знаю, что вы просто грабите людей в обмен на призрачные надежды услышать о погибших родственниках или на исцеление. Но всё это чушь собачья. Обман, фикция!
Керченский прошёл в кухню, затем проверил две другие комнаты — спальни. На удивление, они оказались совершенно обычными, и даже скучными: советские линялые обои с завитушками из цветов, кровати, кинескопный телевизор с антенной, обмотанной проволокой, ведущей к туго натянутой леске для гардин. Разве что ноутбук выделялся из всего этого старья, напоминая о современном мире.
Он вернулся в зал, уселся в кресло, стоящее под полкой с книгами, и спросил:
— Что будем с вами делать? По закону я должен составить административный протокол, отвести вас в миграционную службу, где проверят ваши документы…
Гульназ облокотилась на край стола, обвела Керченского взглядом.
По его спине пробежал противный холодок, и он вздрогнул.
— Я не гадалка, — сказала она, — но вижу тебя насквозь. Знаю, чего ты хочешь.