— Есть ещё неприятная новость, — Мэйн скривился как от лимона. — Тита мертва.
«Вот блядство! Только с этими блохастыми всё наладилось!»
— У котов в школе было три истинных пары и две в городе. Что с ними?
— Эти живы. На практике все. А те что в городе не успели попасть под потоки. — ответил вард сжав эфес меча, висевшего на поясе.
— Сообщите волкам. У них кто-то ещё обрел здесь пару или нет?
— Один из простых воинов, — вздохнул Мэйн. — Нам это вряд ли поможет в налаживании контакта. Они конечно уже немного пообвыкли и живут как люди, но в такой ситуации их действия мало предсказуемы.
— Столько сил, несколько лет работы и всё нагу под хвост. Старикашка жив? — обратилась к Рабану, попутно окутав тело мертвого мальчика чёрным огнём. Только такое пламя уничтожит опасный артефакт, не оставив от него и следа.
— Жив весь их руководящий состав. Может уберем заодно, как обнаружим светлого? — предложил Рабан.
— Нет. Пусть теперь мучаются, пожиная последствия своих поступков. Без сомнений обвинят нас. Но сами то они прекрасно знают на чьих руках кровь их граждан. Пожалуй я сама отправлюсь за светлоэльфийской гнидой. Так надёжнее. Заодно с экзархом побеседую.
***
—Недоброго тебе дня, Перс, — без стука зашла в спальню к экзарху, когда ещё только начало светать.
Тот моему появлению, естественно, не обрадовался.
— Я вижу как ты рад меня видеть. Скучал небось? Все подушки горькими слезами пропитал? Нет? Не дергайся, — ласково продолжила я, садясь на край кровати.
Нужно отметить, что по рима я частично сковала заклятием, чтоб не пытался убежать.
— А я вот соскучилась. Стою посреди залитого кровью города и думаю: А как там мой экзарх, дорогой и любимы, поживает? Чем занят? Думает ли он обо мне сейчас?
Слушая мой ласковый бред, мужчина прекратил рваться и хмуро взирал заспанными глазами исподлобья.
— Что молчишь? Разрешаю придумать тысячу и одно оправдание.
— Не желаю вести с тобой беседы, падшая, — зашипел он в ответ, сверкнув глазами. — Я рад, что твои приспешники мертвы.
— А то, что при этом погибло и мирное население Эгеросса, тебя нисколько не расстроило? Крепко спал после такого массового убийства ни в чем не повинных людей? — мой голос стал ещё мягче.
Экзарх посерел, но не дрогнул, лишь сжал губы в тонкую линию.
— Нет? Мне то особо не жалко. Ещё родятся. Люди быстро увеличивают своё количество.
— Если бы не ты.
— А что я? В чем моя вина, экзарх? Ну? Давай, удиви.
— Не важно. На войне всегда есть жертвы. Это неизбежно.
— Ты взялся воевать с населением собственной империи? А малыш Бимон в курсе?
— Я на это пошел, чтобы уничтожить заразу расползшуюся по землям проклятых.
— Врёшь. Врёшь и наивно полагаешь, что я поверю. Перс, ты взял неизвестный тебе артефакт, с совершенно незнакомым вам проклятием. Принял его у абсолютно чужого, чуждого вашим желаниям и ценностям, существа. О чем ты думал? Ты вообще, думал?
— Его нам послал наш Бог, — попытался сказать это как можно убедительнее рим.
— Ты это сейчас себе пытаешься внушить? Если бы не Я. Вы бы все тут передохли. Один за другим. Все, Перс. Абсолютно все. Живыми остались бы только совсем пустые, лишенные даже малейшей искры дара. Это было твоей целью? По глазам вижу, что ты мне не веришь. А зря.
— Бог не мог так с нами поступить. Он любит своих детей и заботится о них.
— Конечно он любит своих детей. Только вот никого он вам не посылал. Ты доверил жизни людей поганому эльфу. Которому плевать на то, кто тут выживет, а кто нет.
— Я не верю тебе! Ты порождение мрака!
— Одумайся, Перс. Пока ещё не поздно. И, да. Тебе этот проступок с рук не сойдёт. Я наказываю тебя, экзарх. С завтрашнего дня твой приговор вступит в силу. С последними лучами солнца, каждую ночь, до самого рассвета, твою левую ногу и правую руку будет терзать боль. К ней невозможно привыкнуть. Её невозможно заглушить. Это крепкое проклятие, снять его вам не под силу. Огнём гореть будут. Ты же любишь огонь. Он очищает…
— Рано или поздно, но мы тебя уничтожим. Тебя и всё твоё поганое племя, — зашипел серый рим.
— Страшно? Я чувствую твой страх.
— Почему ж не сегодня? Почему только завтра и в ночи? При свете дня тьма отступает?
— Нет, экзарх. При свете дня легче пережить, а в ночи больше мыслей и терзаний. И конечно, ожидание, подчас, страшнее самого наказания.