Благодаря помощи Дараны, Эль избежала ловушек двух из них. Но чтобы вернуться в настоящий дом живой и невредимой, ей предстояло схватиться с волей третьей, самой старшей и сильной из ведьм. И в этом ей собирался помочь Тальберт. А вот с самой Альгеборой Эльсане предстояло бороться в одиночку.
Эль слушала Тальберта краем уха, рассеянно скользя взглядом по многочисленным предметам, заполняющим комнату. Девушка оставалась спокойна: ей никак не удавалось понять и принять, что происходящее не игра и не сон, а реальность, в которой решается её, Эль, судьба.
Не сразу она осознала, что Тальберт уже какое-то время молчит.
– Я всё поняла. Спасибо вам, Тальберт, – сказала она.
– Если бы я только мог… – он в отчаянии махнул рукой. – впрочем, нужно смириться с доступными возможностями. Вы готовы, Эль?
– Нет, – сказала Эль. – Но выбора-то нет? Правильно?
Мужчина кивнул.
– Да пребудет с вами Его благословение... если только Он слышит таких, как я. Дарана?
– Кар, – сообщила ворона, перелетая на плечо Эльсаны.
– До свидания, – вежливо сказала девушка.
– Упаси Небо! Лучше – прощайте, – с испугом ответил Тальберт.
И Эль с Дараной вывалились из картины в знакомый коридор.
– Куда теперь? – спросила девушка у вороны. Та возмущённо каркнула. – А, точно!
Выхода из этой реальности не существовало. Его нужно было сделать. Именно в этом и должна была помочь Эль Дарана.
Эльсана закрыла глаза. Попыталась представить дверь. Не получилось.
– Карр! – возмутилась Дарана.
– А что «кар»? – обиделась Эль. – Я не ведьма. И не художник, воображение у меня самое обыкновенное. Справлюсь я, справлюсь. Дай мне время.
– Кар, – сообщила ворона. – Кар-каарр.
– И нечего мне не верить. Говорю же, мне нужно немножко времени...
На Эль неожиданно навалилась сонливость. Девушка устало сползла по стенке, закрыла глаза.
– Сейчас, пару минуточек, – зевая, пробормотала она. – Пару мину... Уйя! Ты что?!
Это Дарана клюнула её в больное запястье. Боль и слёзы немного отогнали сон.
– Кар, – зло сказала ворона. – Кар-карарр.
– Сама такая, – огрызнулась Эль. И тут же спохватилась. – Извини. Спасибо. Я что-то нервная... Правда, спасибо.
Она снова попыталась представить дверь. Та никак не желала оформляться, плывя и трансформируясь. Даже круглые двери чудились почему-то. И раз представилась треугольная – кажется, Эль снова стала засыпать.
На этот раз Эльсану выручила злость. Нашла время спать! Вот выберется отсюда... Эль сосредоточилась на двери. Узкая, чуть выше самой девушки, деревянная...
– Кар.
– Да что на этот раз-то не так?
– Каааарр.
«Ты не сможешь вообразить дверь с точностью до малейшей детали, до крохотной щербинки или рисунка древесных колец, – всплыл в голове голос Тальберта. – Ограничься проёмом, дверной рамой. Главное – представить за нею что-то очень важное, дорогое и бесценное для тебя. Есть же у тебя какое-то сокровище, безумно важная и памятная тебе вещь?»
Такой предмет у Эль действительно имелся, но сейчас девушка столкнулась с тем, что не может признаться в этом. Она, Эль, взрослая девушка, а величайшим сокровищем для неё остаётся принадлежавший ещё её матери выцветший тряпичный щенок с не раз заштопанным правым ухом и неестественно большими пуговицами вместо глаз. Эльсана легко могла вообразить его, вплоть до запаха въевшихся в него маминых духов и ощущения вытертой, когда-то бархатной, ткани. Но стоило девушке вспомнить, что именно из вещей она ценит больше всего – и её затопил безудержный стыд.
– Кар?
Эль попыталась представить что-нибудь другое из любимого. Книгу, платье, старую картину на стене кухни, первую поделку одного из братьев... Не получалось. Образы были размытыми, словно их нарисовали растёкшимися красками на мокрой бумаге.
– Каар-кар-каррррр.
– Не мешай, пожалуйста. Так, проём... Кажется, представила. За ним...
И снова стыд, мешающий представить тряпичного щенка. Снова Эль пытается вообразить что-нибудь другое – и дверной проём исчезает. А сонливость всё сильнее, тогда как боль в запястье потихоньку отступает.