А ведь с этим род ведьм может исчезнуть навсегда. Нельзя дать этому случиться. Хотя, это уже случилось. Последняя ведьма покинула свое тело, в котором могла взаимодействовать с миром обычных смертных.
Теперь все обречено. Видимо, здесь должна появиться точка, сообщающая о конце истории ведьмы.
Но она упорна. Она слишком зла сейчас, чтобы просто отпустить и принять все это. Мыстанке обязательно нужно как-нибудь отомстить и даже продолжить незаконченное дело — доставить своим детям весть об обязанностях, связанных с магическими вещами. Жаль она не сможет сама воспитывать их и не сможет сказать новость лично, при этом, не вызывая у них недоверие.
Если однажды ей все-таки удастся найти пригодное для жизни тело без души, это, конечно же, очень маловероятно, то она обязательно вселится в него.
***
А дома, в белой юрте, сидела Рухия, не зная, уже какой раз вытирает глаза от слез. Рядом сидела соседка, подбадривая ее от горечи.
— Не волнуйся ты так! Ну не плачь. Они обязательно вернутся!
— А если не вернутся? Ой Господи, как же мне быть! Их с самого вечера нет, а уже глубокая ночь! Так и до утра будем ждать? Напрасно мы, сестра, напрасно!
— Не говори так, сестра. Путь не малый. Должно быть, они уже обратно идут, — с крупицей надежды соседка вышла из юрты на степь, дабы посмотреть, не пришли ли их мужья. Темно, очень темно. Только небо освещалось звездами, отражаясь темно-синим пледом, что окутал все от восточных гор до западного леса, силуэтов деревьев, далеко — на самом горизонте.
Соседка прищурилась и внимательно всмотрелась в дальнюю светящуюся точку, которая только вышла с леса, становясь все больше и больше. После чего стало ясно как день — они вернулись. Брови женщины поднялись от увиденного. Два младенца! Все это было не напрасно.
— Сестра, они вернулись! — закричала женщина в сторону юрты, но от собственного плача Рухия ничего не услышала, тем более и сама соседка уже была далеко от дома, направляясь к охотникам. — Слава Богу! Живые!
— Дорогая, — один из мужчин спустился с коня, целуя и обнимая жену.
— Сестра, а где Рухия? — спросил Манас, тоже спрыгнув с коня.
— Она дома сидит, плачет. Думает, что вы не придете.
Манас грустно вздохнул. Ее пессимистичность так печалила и заставляла всех жалеть. Нет, естественно, в таких случаях не рыдать от волнения не получится. Рухия так часто злословит, столько ноет о том, как все ужасно обернется, да с такой жалостью, что сам начинаешь верить. То это не получится, то плохо все будет. А потом слезы. Много жалких слов и нытье. Но все чудом обходилось и ничего плохого не происходило. А он ее все равно продолжал любить.
Взяв младенцев, мужчина вошел в белую юрту. Да, сидит и плачет.
Как только мать увидела своих детей, уголки губ поднялись и углубились в щеки, в то время как по ним падали слезы.
— Боже мой! Дети мои! — она вскочила с места и побежала, встала прямо перед мужем. Рухия взяла двух младенцев в свои широкие объятия. — Слава тебе Господь! Слава Богу! — ее губы чмокали щечки новорожденных. — Маленькие вы мои!
— Нет! Это мои дети! Только мои! — ведьма еще все металась где-то рядом, не унимая свой гнев. — Мои!
Манас с широкой улыбкой смотрел на это счастье, тоже мысленно благодаря Бога, что все получилось.
— Так как же моя мать решила их назвать? — спросил он.
— Она сказала, что не назовет их, пока не увидит, — Рухия все так же не бросала улыбку с лица, уже постепенно успокаиваясь. В юрте находился еще один человек, которому никто не решился обращать внимания до этого момента — мать Манаса. Все лицо покрыто морщинами, глаза стеклянные, словно та была покойна, а уголки губ от старости падали вниз, и даже с высшим усилием не поднимались хотя бы до прямой линии. Толстый слой кожи в районе век тоже спадал, давя на глаза словно кирпичи, и только через силу она держала их открытыми. Мать Манаса была настолько стара, что даже слова давались с тяжелым трудом.
Старушка лежала на спине, ровно, словно мертвая в гробу. Лежала, ожидая смерти, так как знала, что она близко. Но есть незаконченное дело.
— Мама! — закричал Манас, хоть и мать его была вблизи. — Вот ляльки твои, вот! — он сел сбоку, показывая одного из младенцев, жена села рядом с мужем, тоже демонстрируя дитя, слегка отпустив его от груди.