… Вскоре они оказались в пустой комнате практически без освещения. Пара свечей, да и все. Габриэла подавила дрожь в руках. В Ковене она была последний раз больше двадцати лет назад. Патриция обожает порядок. Так что с того посещения Ковена не изменилось ничего: даже стены выкрашены все в ту же краску.
— Пойдем. — Габби сглотнула и вернула надменное лицо. — Не будем заставлять госпожу ждать.
У массивных дверей она остановилась на секунду, но тут же раскрыла их и вошла в зал. Члены Ковена обернулись. Габриэла шла к громоздкому креслу Верховной. Хотя какое кресло. Целый трон из «Песни льда и пламени». На нем никто не сидел. Патриция стояла чуть в стороне от него, разговаривая с Джози.
— Она пришла.
— И хватило же наглости явиться!
— Правильно госпожа сделала, что выгнала ее!
— Да! Посмотри, как идет! Будто Верховная!
Перешептывания прекратились сию секунду, как Габби обернулась и обдала всех ледяным взглядом. Даже некоторые Природные съежились и инстинктивно отступили на шаг. Она хмыкнула и обернулась к Патриции. Та уже вальяжно двигалась к креслу.
— Ты кто такая, чтобы мы тебя ждали? — Голос Патриции прогремел на весь зал. Боковым зрением Габриэла заметила, что Макки вздрогнула. — Если считаешь, что можешь собирать всех, то изволь являться вовремя!
— Простите, госпожа, — театрально извинилась она и еще более театрально склонила голову. — Мне очень жаль, что заставила ждать вас.
— Где твоя мать?
— Моя мать? А где твоя дочь спросить не хочешь? — Габби вскинула бровь. Молчит. Что ж, ладно. — Моя мать в морге.
Поднялся гул. Габриэла невольно скривилась: шум голосов походил на рой пчел. Но видеть, как самодовольное лицо превращается в испуганное и настолько удивленное, что буквально вытягивается, того стоило.
— Обугленное. Тело. С вырванным. Сердцем. — Каждое слово она сопровождала шагом. — Достаточно весомый повод для встречи, бабушка?
— Молчать! — рявкнула Патриция, и все замолчали.
— И в смерти Адалинды виновата только ты. — Габриэла улыбнулась уголками губ, подойдя почти вплотную, из-за чего та смотрела на нее снизу вверх. — Твои решения в прошлом привели к такому исходу.
— Да как ты сме…
— Адалинда терпела все твои выходки и закидоны только из-за нее! — И указала рукой на Маккензи, обернувшись. — Посмотри, что ты сделала с ней. Только ты одна виновата. Власть настолько застлала тебе глаза, что ты готова положить на плаху голову любой из нас, только бы драгоценная власть и мнимый авторитет оставались в твоих руках. — Она уперлась ладонями на ручки кресла, чтобы их лица были на одном уровне. — А я терпеть не стану. Я достаточно провинилась перед этой девочкой, чтобы не продолжать безмолвно смотреть, как ты губишь всех нас.
— Прикуси язык! — Чей-то голос вырвал ее из обуянной ярости. — Даже ты, изгнанная, не имеешь права так говорить с Верховной!
— Ты еще кто? — спросила Габби, презрительно оглядывая девушку не старше Макки.
— Эмма, не на… — начала Джози.
— Эмма, золотко, как же ты выросла! — наигранно пропела Габриэла. — А теперь встань туда, откуда вышла! Живо!
Она хмыкнула: девчонка послушно встала обратно в тень за креслом. То-то же. Жертвенницы не могут не подчиняться Природной. На то они Жертвенницы. Всегда были и будут жертвами амбиций Первых.
— А ты уже должна начать чувствовать, как эта малышка, — снова указала на Маккензи, — маленькими шажочками приближает тебя к смерти. Чувствуешь, да? — Габби оскалилась: Патриция понимала, о чем она говорит.
Когда определяется преемница, это и радостное, и горестное событие для каждой Верховной. Это может не проявляться годами, но стоит Верховной приблизиться к возрасту своей смерти, преемница буквально «гасит» ее: силы, авторитет, могущество и власть плавно перетекают в руки наследнице. Она даже может не чувствовать этого, но Верховная бессознательно начинает видеть в ней соперницу.
— Ты чудовище, Патриция. — Габриэла выпрямилась и сделала несколько шагов спиной. — Так испугалась Ордена, что заставила всех забыть Вильгельмину. Но будь уверена, Билли, может, и забыли, но наша мать будет отомщена. Я лично вырву сердце этой твари. Кто бы это ни был.
— Все сказала? — процедила Патриция.
Очевидно, проглатывать такое оскорбление не хотелось, но она ничего не может. Выгнать дважды невозможно, а лишить силы уже кишка тонка. Да и не станет она лишать силы на пороге пророчества. Сейчас для Ковена важна каждая. И Патриция об этом прекрасно знает.
Габриэла вскинула бровь и сгримасничала, намекая: в закромах есть еще куча всего, что она хотела бы ей сказать, но на сегодня все.