– Не посмотрела что ли, любопытная? – довольно засмеялась Ведьма.
Теперь только она одна могла эту шкатулку открыть, ни ворона, ни дух, ни человек! Даже если сбросят со скалы, даже если топором посечь возьмутся!
Ведьма нетерпеливо откинула крышку, вытрясла на стол что-то маленькое, освободив деревянное нутро, и бережно, точно несла воду умирающему от жажды, переместила сердце в шкатулку. Закрыла, щёлкнула резным замочком. Так легко, так радостно на душе стало! Она принялась пританцовывать да напевать: “Ай да я, ай да я! Ай да ум-ни-ца!” – а ворона каркала, следуя простенькому мотиву.
Нарадовавшись досыта, присела Ведьма за стол и стала любоваться шкатулкой.
– А ну, открой! – говорила она вороне.
– Не могу! – каждый раз отвечала та, и Ведьма принималась хохотать.
Потом, наигравшись со шкатулкой, обратила взор на ту штучку, что валялась на столе. Ай, молодец, резчик, не просто заказ выполнил, а ещё и от себя, от души игрушку-безделицу добавил.
– Э, смотри-ка, родственница твоя! – подначила Ведьма ворону.
Та обиженно отвернулась, какая ей родственница трясогузка? Да ещё и деревянная!
– А так если? – сощурилась Ведьма, нежно погладила птичку, поцеловала крошечную пернатую спинку. Игрушка вдруг хлопнула крыльями, завертела головкой.
– Ишь какая, – заинтересовалась ворона.
Птичка оказалась такой шустрой, что, не успела Ведьма и моргнуть, пропрыгала весь стол и вылетела в окно – поминай как звали!
Жалко конечно, ну что уж, как пришло так и ушло. Зато истинный дар – чудесная шкатулка – вечно будет оберегать Ведьмино сердце.
***
Свою работу Люб завсегда бы признал, да и как иначе? Кажется уж сколько он всего вырезал, а каждый деревянный кузнечик, каждая ягодка, что сделал сестре на забаву – все на памяти. Вот и тут смотрит Люб, а на лавочке под окном трясогузка сидит. Точно живая, но ему-то ведомо, как каждое пёрышко из ольхи уложено в трепетных крыльях. А ещё ему было ведомо, что нечего этой птичке на лавке делать – с весны она ютилась в мастерской на жёрдочке.
Только Люб к трясогузке подался, чтоб на место отнести, а та как вспорхнёт! Прыг в сторону, а потом на стол, а со стола – на печь. Что же это? Люб аж глазам не поверил, может, правда чего попутал и всамделишная птица в окно влетела? Кинулся в мастерскую – пустует место на жёрдочке. Да и то правда, разве ж живые трясогузки такими бывают? Серенькие они. А эта, как есть, в древесных узорах!
Тут пташка к порогу подлетела и на Люба оглядывается, будто играет с ним или зовёт куда. И точно: прыг, прыг – и за дверь в сени. Люб за ней. Попытался изловить, а она на крыльцо упорхнула. Куда уж ему с птицей, да ещё такой чудной, в прыти тягаться? И всё же пошёл следом, любопытство верх взяло.
Как поняла птаха, что идут за ней, полетела прямиком по деревенской улице мимо соседних дворов, мимо колодца, мимо едва начатой избы Бажены с Дубыней, а потом через изгородь – в лес. Тут Люб уж и не удивился, откуда ж ещё дивной вещице взяться, ежели не из леса. Только вот как там его поделка оказалась?
Пока шёл лесными тропками, только о том и думал, и вдруг догадался: не иначе сестрица в шкатулку подложила! Ох, Злата, куда же твоя шалость заведёт?
А завела она его в самую чащу. Люб испугался было, что сам обратно не выйдет, да услышал, что ручей за деревьями журчит, плещет. Пойдёшь по течению – как раз до деревни и доберёшься.
Берег здесь крутой был, золотистыми шариками купальниц усыпанный, а сам ручей – широкий, хрустальный, засмотришься. Люб и засмотрелся. Тут вдруг позади скрипнуло что-то, точно несмазанные петли двери. Да только какая же в лесу дверь? Оглянулся – и правда, у самого берега землянка неприметная стоит и дверца приоткрыта. Приглашает, что ли? Ну Люб и вошёл. На окошке прыгала деревянная трясогузка, поглядывала блестящими глазами, а на столе – шкатулка его работы. Люб протянул руку – пташка скакнула на указательный палец, пискнула. Сзади кто-то ахнул, что-то уронил. Люб обернулся – заметил только уплывающие за порог волны волос.
– Кто ты? – позвал и тоже прочь из землянки кинулся.
– Я Ведьма, – услышал он, причём “я” услышал из-за куста калины, а “Ведьма” прозвучало уже с ветки старой ели.
Люб бы удивился, да в чаще чего только не бывает. И уж точно не живут здесь простые люди, стало быть – лесная перед ним.
– Значит, это для тебя я шкатулку вырезал?
– И птичку! – ответили с ёлки и засмеялись. – Ой, красиво, ой, хорошо!
Хоть Люб и не сам подарок выбрал и подложил, а всё равно сердцу мастера приятно сделалось. Захотелось увидеть, кто же его хвалит, да и не по нраву ему с ёлками разговаривать. Задрал рыжую голову к макушкам и крикнул: