Так и не допытался Люб у Ведьмы, чем она его в первый вечер потчевала, но одно было понятно – дарует угощение долгую жизнь и здоровье. Как только на себе действие испробовал, решил, что не мила ему вечность с одним лишь лесом да Ведьминой наукой, если сестрица любимая будет рядом увядать да стариться. Лучше пусть она живёт и радуется, а ему, Любу, и отведённого срока хватит. Хотя тут он слукавил, конечно, почувствовал ведь, что даже крошечный кусочек дни его продлил изрядно. Да и после, когда Ведьма снова раз за разом подносила ему угощение, приходилось Любу хоть немного, да откусывать для вида. Остальное же, бережно завёрнутое в платок, относил Злате.
– Что ты всё глядишь? Дыру во мне просмотришь, – засмеялась сестра и вновь принялась за вышивание.
Люб не отвечал, лишь улыбался. Иголка в пальцах Златы быстро-быстро ныряла в льняное полотенце, а потом так же шустро выныривала, мелькая зелёным нитяным хвостом. На белой ткани распушились лапы ели, мигнули глазки-черничинки. Раньше сестра вышивала петушков да васильки с ромашками, а теперь вот – лесные всё узоры. Не оттого ли, что Люб днями напролёт в лесу пропадал, она и сама теперь в чащу рвалась? Прибежит подружка Цветава, позовёт на луг венки плести – откажется Злата, а кликнет землянику на опушке собирать – со всех ног бежит. Но Люб за неё не боялся, лес к сестре был ласков, даром что ворона вечерами каркала, деревенских пугала разгневанными духами. Верно из Златы бы вышла ученица не хуже, а то и лучше самого резчика, да только не будет Ведьма Злату учить. Стало Любу думаться, что лесная к нему неровно дышит, оттого сразу учить согласилась, оттого и жизнь его длить решила.
– Опять в лес уходишь? – спросила Злата, когда начал Люб туесок собирать. – Может, возьмёшь с собой хоть разочек?
– Не могу, сестрица, не проси. Жди меня дома, а я тебе снова гостинец принесу.
– Ты уж принеси, принеси, братец! Больно вкусное угощение.
Теперь по лесу идти – совсем не то, что раньше. Даже днём он полон чудес, если знать, куда глядеть, кому кивнуть приветливо, а от кого глаза отвести. Насыплешь под волнушку пригоршню ягод, спрячешься за еловый ствол, а на угощение прибежит зверь невиданный с алой шерстью такой длинной, что ни носа, ни глаз не видно. Руками изловить его пытаться – себе на погибель, но зато как зверь поест, оставит после себя красный волос, а если повезёт, так и два! Волос тонкий, замаешься в траве его искать, но коли отыщешь, так никакая тьма тебе будет не страшна! Сияет почище самого жаркого костра.
А вот если доведётся увидеть в чаще лужицу, которую окружают белые воронцы, то бежать нужно прочь! Говорила Ведьма, что в луже той, если ночью вглядываться, можно увидеть глаза тех, кто имел несчастье в круг воронцов ногой ступить. И о таких чудесах – дивных или страшных – целыми днями Люб слушал да запоминал.
Вот уж и землянка Ведьмы завиднелась, а поодаль тоненько зазвонило, запело. Люб заулыбался, остановился даже. Выполнил он пожелание наставницы – придумал, как Вой-ветру помочь. Люб вырезал из ели, что лучше всех на ветру пела, тонкие полые трубочки и подвесил среди ветвей. Вой-ветер проносился мимо них, и те разливались нежным перезвоном. Теперь уж никто из лесных не шарахался от песен бедолаги, а наоборот – соберутся, заслушаются.
Так бы он и стоял, уж больно хороша мелодия, да пора было к Ведьме идти – ждать она не любила. Люб постучался, но никто не открыл, тогда сам дверь распахнул. За что бы его наставница точно не похвалила, так это за робость.
– Здравствуй, хозяйка, – сказал громко прежде, чем войти.
Не ответил никто. Тогда Люб шагнул за порог и видит: сидит Ведьма за столом и плачет, а перед ней на кружевной салфетке лежит цветок. Увядший лежит, несколько лепестков и вовсе оторвались и скрутились рядом. Но даже в таком увечном Люб прошлую красоту разглядел. Был он нежно-сиреневым, с лепестками такими прозрачными и переливчатыми, точно стрекозиные крылья.
– Стряслось что-то?– спросил Люб, присев возле Ведьмы, погладив её по спине.
– Он был такой красивый. Я сорвала его и совсем забыла, что когда-нибудь любой цветок увядает.
– Неужто он один такой на весь лес? Да коли и так... Лето новое придёт – другой, ещё краше вырастет!
Ведьма посмотрела на него, будто издалека, будто впервые видела:
– Неужто Злата одна такая на весь мир? Да коли и так… Умрёт она – родится другая девица, ещё краше…
Теперь уж и Люб посмурнел. Покоробило его, как Ведьма сестру любимую с каким-то цветком сравнила, пусть и самым дивным, пусть и расчудесным. Вслух же промолвил: