Затем настал черёд покормить семейство кур и вредную козу по кличке «Аленькая». Глядя на то, как кто-то жадно ест, желудок девушки подал утробное урчание, показывая, что пора взяться за завтрак. Агни приготовила на двоих, но вторую порцию хорошенько укутала и поставила обратно в печь: бабушка Изельда редко вставала раньше полудня, сказывался возраст и феноменальная вредность. В основном вредность.
Допивая на ходу чай из трав, ведьма сложила небольшую сумку, гордо носящую название НВСЖ, что расшифровывалось: «на все случаи жизни», и, перекинув её через плечо, отправилась в деревню.
Дел было не то что много, скорее, это был профилактический обход. На людей посмотреть, да слухи послушать. Последних было, как обычно, множество по любому мало-мальски важному поводу. Сказывалась зима и вызванная ею тотальная скука. Перемывать косточки местный люд любил как никто другой. Только-только по деревне отгремела осенняя супер-премьера: «к нам приехали городские» с известной троицей в главных ролях. На текущий момент вновь главной темой было стандартное: «а она вчера новый платок надела — точно влюбилась».
К самой Агни в Любятово относились двояко. Каждый, буквально КАЖДЫЙ житель с радостью выкладывал ей все невзгоды, произошедшие с ним с самого рождения. При этом её откровенно сторонились, хотя она родилась и жила всю осмысленную жизнь в этих краях, а самые здоровые из жителей могли позволить себе роскошь в виде слегка прикрытой лестью ненависти. Выходила странная ситуация, когда Агнессу одновременно желали видеть в каждом доме, чтобы пожаловаться, но позвать просто так — нет, ни за что, она же ведьма! Особенно её сторонились сверстники и дети, словом, те, кому приходилось болеть редко, да и жаловаться тоже пока было не на что. Чуть-чуть выручал стальной авторитет бабушки, которую боялись до необходимости менять штаны и уважали до беспрекословного подчинения абсолютно все.
Сегодняшний обход проходил очень даже ничего, Агни уже всерьёз подумывала о том, что к обеду успеет вернуться домой, но тут, сделав очередной поворот, увидела выходящую из дома неприятность.
«Неприятность» звали Ликон — её ровесник, примерно того же возраста, чуть ниже, чуть шире, с глубоко посаженными чёрными глазами и такого же цвета волосами. Его Агни терпеть могла в очень умеренных дозах. Во-первых, он был болтуном, каких ещё поискать надо. Во-вторых, жутким идеалистом и оптимистом. Ну, а в-третьих он был в неё влюблён и пользовался каждой возможностью пообщаться, зачастую даже в ущерб себе. С другой стороны, на него распространялась скидка: Ликон — один из немногих в деревне, кто относился к Агни как к живому человеку.
Попытка резко развернуться и скрыться там, откуда пришла, успеха не возымела. Её нагнали сначала радостным «приветом», а затем, похрустев снегом, и физически.
— И тебе не болеть, — напуская на себя ауру серьёзности и сосредоточенности, ответила Агни. — Я тут ведьмовством занимаюсь, поэтому…
Она выразительно тряхнула сумкой, выражая невиданный для такого простого жеста спектр значений.
— Ничего, я с тобой пройдусь! — радостно воскликнул Ликон.
— Ну, пошли, — пожав плечами ответила Агни, серьёзно рассчитывая, что в одном из следующих домов попадётся кто-то с «женскими» вопросами, и горе-ухажёр, красный, как рак, ретируется.
Но ни в следующем, ни в доме за ним, ни до самого конца деревни, ни у кого не оказалось даже минимальной жалобы. Возможно, всему виной была аура её спутника — тот был настолько весел и жизнерадостен, что жаловаться при нём выглядело кощунством.
Сам Ликон всё это время вился вокруг Агни, рассказывая что-то, перекрикивая ветер и снег. Слушала девушка вполуха, смутно улавливая слова «череп» и «монстр», которые периодически складывались в смутно отдающие глупостью и наивностью предложения. Оказавшись на краю деревни, она, понимая, что теперь-то деваться некуда, нехотя сказала:
— Ну и что за череп такой? Показывай!
Ликон повиновался молниеносно, извлекая на свет из-за пазухи нечто желтоватое, с тремя рогами, пятью глазницами и смутным количеством зубов, на подсчёт которых ушёл бы не один вечер. Чувствовалась рука мастера.